Марианна думала, что она сразу уснет, но усталость так истомила ее, что дрема не шла. Поворочавшись на жестком ложе, монахиня вышла навстречу жаркому вечеру. Густой аромат цветов скрадывал прочие запахи, ночные бабочки медленно порхали в воздухе, где-то плакал ребенок, кудахтали куры. Внизу за двумя витками дороги шумело море: раз-два-раз-два-раз-аааааааааххх. Услышав стон волны, Марианна поняла, о чем говорил отец Дэниел. Упокой, Господи, отлетевшую душу.
…Колокола подняли монахиню к заутрене. Привычка вставать затемно укоренилась с юности – Марианна выросла в католической школе и, за исключением года в Нью-Йорке, жила по строгому расписанию служб. Белая церковь оказалась уютной, а наивные иконы местной работы поразили до глубины души – недостаток мастерства полинезийцы возмещали яркими красками и сложными орнаментами. Марианну тошнило от новомодных церковных статуй, шагающих и поющих по мановению заводного ключика. Здесь же – чистая вера, незамутненная искренность.
У подножия святой Филомены красовались дары – лодочное весло, кукла, несколько костылей, маска в форме человеческого лица. Значит, не все так плохо?
Когда служба закончилась, Марианна обратилась с вопросом, и отец Дэниел подтвердил надежды монахини:
– Изредка болезнь отступает на годы или десятилетия. Язвы рубцуются, пятна сходят, раны покрываются новой кожей. Весло принес Мауи – Господь исцелил его, и еще восемь лет он ходил в море за рыбой для всей колонии, пока не утонул. А кукла – дар красавицы Таианы. Девочке уже семнадцать, и она до сих пор здорова.
– Что помогло? – перед отъездом Марианна читала журнал «Ланцет» и «Новости медицинского общества» – от проказы не помогали ни прививки, ни ампутации. Доктор Норелл предложил прогревание паром под давлением в аппаратах, похожих на «испанские сапожки» – симптомы ослабевали на время, но потом возвращались с утроенной силой.
– Я не знаю. Они мазались желтым бирманским маслом и кокосовым молоком, принимали морские ванны, грелись на солнце – как и многие сотни тех, кто не выздоровел.
– Вы не участвовали в лечении, святой отец?
– Нет, конечно же, нет. Я построил госпиталь, где беспомощные могут получить перевязки, еду и покой. Но исцеление тел не моя стезя. Вы, сестра, разбираетесь в этом лучше. Пойдемте!
Две длинные хижины, крытые соломой, выглядели неплохо. О кроватях для больных можно было и не мечтать, но подстилки оказались свежими, в комнатах жгли благовонную смолу, еду готовили в чистом котле, а помощники-гавайцы работали в меру сил. Заведовал ими белый фельдшер – Ян Клаас, бывший боцман с корабля с сомнительной репутацией. Он был одноруким, вместо левой носил железный протез, нарочито страшный, несмазанный, с торчащими винтами – туземцы страшно боялись «стального кулака», не понаслышке зная о его тяжести. Как выяснила впоследствии Марианна, епитимью до конца дней прислуживать прокаженным на боцмана наложили в Гонолулу. Чем провинился рыжебородый голландец, не ведал даже святой отец. Давешний мальчик Аиту тоже был здесь – разносил еду и помогал больным.
Первым делом – уборка. Лежачих вынесли в тень пальм, ходячие выбрались сами. Марианна собственноручно протерла щелоком полы и стены, проследила, как выбивают циновки и роют (о, эти белые!) две выгребные ямы для нечистот.
Лекарств почти не было. Сок плодов ноны, кокосовое масло, порошок из листьев ти, свежая зола, рыбий жир и несколько пузырей-грелок. Желтое бирманское масло в небольшой бутыли – Ян объяснил, что это дорогое лекарство, его дают за плату. Запасы из драгоценного саквояжа показались Марианне смехотворно бедными. Любыми способами следует наладить доставку помощи!
Приходящих больных оказалось немного. К вящей радости монахини случаи выглядели простыми. Марианна выпустила гной из огромного ячменя на веке у младенца, соорудила бандаж для грыжи изнуренному рыбаку, с помощью вездесущего Аиту успешно вправила вывих лодыжки старухе. Ампутация выгнивших пальцев пугала, но пациент держался спокойно – грузный мужчина неопределенного возраста, со стертым болезнью лицом.
– Я ничего не чувствую, мисси. Уже давно! Просто отрежьте их.
Пробормотав про себя «Отче наш», Марианна взялась за скальпель. Аиту крепко держал больного. Крови не было, словно нож кромсал вяленую рыбу. От смрада замутило, но тошнота быстро прошла. Не экономя драгоценный йод, монахиня обработала культи, не пожалев бинта, наложила повязку. Прием окончен!
С двумя лежачими вопросов не возникало – у одного вконец отказали ноги, другой ослеп и лишился пальцев. Им требовался лишь уход. У китайца, не знающего ни слова на пиджин, оказалась малярия – вот где пригодится хинин! А смуглая толстуха, с удивительным аппетитом поедающая больничную кашу, показалась монахине попросту симулянткой. Понаблюдаем… Одно радует – сегодня здесь никто не умрет.
Марианна надеялась отдохнуть в школе, но там ей стало еще хуже. Дети как дети – шумят, щипаются, ябедничают, хором повторяют за священником буквы алфавита. Если закрыть глаза, ничем не отличается от приходской толкучки в Бронксе. А открывать почему-то не хочется. Лишь несколько малышей выглядели здоровыми. Пока здоровыми.
Спустя несколько лет и ее тело превратится в груду гниющей заживо плоти. Марианна мечтала служить Господу изо всех сил. Теперь груз показался слишком тяжел. Но отцу Дэниелу приходилось тяжелее уже сейчас. Опытным взглядом монахиня видела знаки боли – сжатые губы, дрожь в пальцах, скованность движений. Когда последний ученик вышел из класса, священник буквально осыпался на пол. Слава богу, что саквояж всегда под рукой – надеть на больного маску Марианна могла бы и с закрытыми глазами. Она повернула клапан, отмеряя точную дозу «газ-доктора». После двух вдохов тяжелое тело расслабилось, дыхание стало ровнее. На несколько минут священник потерял сознание. Поверхностный осмотр не выявил ничего, кроме жара и желтизны кожи, а раздевать мужчину Марианна не рискнула. Она склонилась над ним, выслушивая дыхание. Отец Дэниел открыл глаза. Сел, осторожно потер правый бок, улыбнулся, на мгновение помолодев. И вспомнил.
– Вашего лекарства хватит на всех, сестра? На каждого, кто корчится на подстилке в хижине, сутками сидит в море, прыгает с Акульей скалы, чтобы смертью унять невыносимые муки?
– У меня около двадцати доз для самых тяжелых случаев.
– Тогда запомните, сестра Марианна, – никогда больше так не делайте! Я живу вместе с прокаженными, ем их хлеб, крещу их детей, рою им могилы, как они однажды выроют мне. И пока лекарств не хватает на всех, мне они не нужны.
Гордыня или ангельское смирение? Впрочем, святому отцу можно все. Утомленная Марианна не стала спорить, она вернулась в свою хижину, скоротала за молитвой сиесту, а после отправилась бродить по острову. Внимательный взгляд монахини выискивал лица особой, хищной и жадной породы. Закон есть закон, дорога на остров ведет только в один конец, но везде и всегда находятся хитрецы, пролезающие сквозь щели. За плату – достойную, щедрую плату, конечно же.
Чутье привело ее к главной площади поселка, где в тени отдыхали мужчины, беседовали о своем старики и копошились пыльные куры. Угрюмый, толстый как гора таитянин возлежал под навесом, пил перебродивший сок пальмы из разрисованного калебаса, плевал красным в красную пыль. Он отказался назвать свое имя, отказался брать деньги и назначил плату – любовь белой женщины. Так ли она нежна под одеждой, как рассказывают тане с летающих лодок? Будь на месте Марианны чопорная Эванжелина, она бы уже бежала к священнику, квохча и охая. Будь здесь Пэйшенс, дело бы кончилась оплеухой. Но монахиня не зря потратила годы на сорванцов Бронкса. В ее необъятном саквояже таились сокровища. Музыкальная шкатулка с лошадкой и всадницей, горсть разноцветных стеклянных шариков, механический заводной цыпленок, умеющий прыгать и верещать. И чудо чудное – калейдоскоп с объемными, переливчатыми картинками.