«Герр обер-лейтенант, он взорвался!»
Теперь я начинаю видеть. Мы скользим над водой на высоте всего 3 или 4 метра. Я делаю небольшой вираж. Над «Маратом» поднимается огромное облако дыма высотой 350 метров. Вероятно, взорвались погреба.
«Поздравляю, герр обер-лейтенант».
Шарновский был первым. Потом рация донесла до нас целый ворох поздравлений от пилотов остальных самолетов. Со всех сторон я слышал: «Прекрасное зрелище!» Однако, неужели я действительно слышу голос командира группы? Меня охватывает чувство приятной радости, сродни той, какую испытывают, установив новый спортивный рекорд. Затем я представляю себе, как буду выглядеть в глазах тысяч восхищенных пехотинцев. На малой высоте я направляюсь в сторону берега.
«Два русских истребителя, герр обер-лейтенант», сообщает Шарновский.
«Где они?»
«Гонятся за нами. Они кружат над кораблями прямо в зоне зенитного огня. Черт! Оба сбиты огнем собственных зениток».
Эта брань и волнение в голосе Шарновского — нечто новое для меня. Никогда ранее он не позволял себе ничего подобного. Мы летели мимо бетонных блоков с установленными на них зенитками. Мы едва не сбивали русских артиллеристов кончиками крыльев. Они продолжали стрелять по нашим товарищам, которые атаковали другие корабли. На мгновение все скрыл столб дыма, поднимающийся над «Маратом». Внизу, над поверхностью воды, грохот был ужасным, так как расчеты зенитных орудий не замечали мой самолет, пока он не проносился совсем рядом с ними. Тогда они быстро разворачивали орудия и стреляли мне вслед. Все их внимание было приковано к огромной массе самолетов, круживших вверху. К счастью, они не обращали внимания на мой одинокий самолет. Все вокруг было утыкано зенитными орудиями, а в воздухе свистели мириады осколков. Но как приятно сознавать, что вся эта груда металла не нацелена на твой самолет! Теперь я пересекал линию берега. Эта узкая полоска была крайне неприятной. Однако уйти вверх было нельзя, так как я не мог быстро достичь безопасной высоты. Поэтому я остался внизу. Пролетел мимо зенитных орудий и пулеметов. Охваченные паникой русские бросались на землю. Снова закричал Шарновский:
«Рата» заходит сзади!»
Я оглянулся и увидел русский истребитель в 100 метрах у себя за хвостом.
«Займись им, Шарновский!»
Но Шарновский не сделал совершенно ничего. Иван палил по нам с расстояния в несколько метров. Я лихорадочно маневрировал, чтобы уклониться.
«Ты спятил, Шарновский? Стреляй! Я посажу тебя под арест!»
Как я тогда его ненавидел!
Но Шарновский не стрелял. Он спокойно произнес:
«Я не стал стрелять, герр обер-лейтенант, потому что увидел, что сзади заходит немецкий истребитель. Если бы я открыл огонь по русскому, я мог повредить «Мессершмитт».
Теперь я понял поведение своего стрелка, но легче от этого мне не стало. Трассирующие пули сверкали справа и слева. Я вертел самолет, как сумасшедший.
«Вы можете поворачивать, командир. «Мессер» сбил русского».
Я заложил пологий вираж и посмотрел назад. Все было, как говорил Шарновский. Русский истребитель дымил на земле, а «Мессер» прошел мимо, покачивая крыльями.
«Шарновский, нам будет приятно подтвердить заявление пилота истребителя, что он сбил этот самолет».
Однако стрелок не ответил. Он сильно обиделся на меня за то, что я не поверил ему немного раньше. Я его знаю. Теперь он будет сидеть и дуться до тех пор, пока мы не приземлимся. Мы с ним совершили вместе уже немало вылетов, и очень часто он ни разу не открывал рот за все время полета.
После посадки все экипажи были выстроены во фронт перед штабной палаткой. Капитан Штеен сообщил нам, что командир эскадры поздравил по телефону 3-ю группу с успехом. Он лично видел этот эффектный взрыв. Штеен получил приказ сообщить имя офицера, который первым спикировал на линкор и сбросил 1000-килограммовую бомбу, чтобы представить его к Рыцарскому Кресту.