Другие авторы писали о нерасторжимом творческом содружестве Бомонта и Флетчера. У поэта Джона Биркенхеда мы находим указание на то, что, по мнению многих, Флетчер выступал «в сандалиях», а Бомонт — «на котурнах», то есть один обладал преимущественно комическим, а другой трагическим даром. Биркенхед отрицает такое разделение талантов Бомонта и Флетчера. В его глазах каждый обладал полноценным драматургическим даром и равной способностью к обоим жанрам пьес. Они творили в тесном творческом единстве. Как писал Биркенхед, прибегая к метафоре, «они чеканили совместно, вместе составляли сплав, оба ковали его, удаляли шлак, до мельчайшей точности взвешивали на весах один у другого, затем опять обрабатывали металл и снова взвешивали его, и, наконец, создав золотые слитки острого ума, одним ударом оттискивали на них свои имена».
«Так работали они вдвоем. А когда Бомонт умер, — продолжает поэт, случилось то, что происходит тогда, когда один глаз перестает видеть, второй смотрит за двоих. Бомонт оставил Флетчеру в наследие свои правила и свой ум».[5]
Я передал здесь прозой то, что Биркенхед выразил стихами. Другой поэт, написавший стихи для фолио, Джаспер Мэйн, был того же мнения: «Великая чета писателей, родившиеся под одной звездой, равные по гению, ваша слава, как и произведения, настолько слилась, что никто не сумеет разделить ваши умы и воздать похвалы каждому из вас отдельно. Вы горели одним пламенем и взаимно вдохновляли друг друга. Может быть, один придумывал, а другой писал, один сочинял фабулу, а другой ее развивал; может быть, один создавал костяк, а другой его облекал плотью или один находил мысль, а другой ее выражал; какова бы ни была доля каждого, мы видим единую нить пряжи, столь ровную, столь тонко выделанную, что природа и искусство никогда не сливались так нерасторжимо». Оба владели мастерством трагического и комического в равной мере, продолжает Мэйн, у них был единый ум, и если хвалить их справедливо, то надо говорить о том, что «оба соединились и оба создавали пьесу целиком».[6]
Джордж Лайл, состоявший в каком-то родстве с Бомонтом и, возможно, более других осведомленный о совместной работе драматургов, писал, что до них «в мире еще не бывало сотрудничества двух таких могучих умов; создания их воображения были тесно связаны и переплетены, и невозможно отличить, что написал Франсис Флетчер, а что — Джон Бомонт».[7] (Автор, конечно, нарочно дал каждому имя другого, чтобы лишний раз подчеркнуть нерасторжимость творческого единства Бомонта и Флетчера.)
Суждения поэтов XVII века представляются мне более правильными, чем попытки некоторых новейших исследователей выделить доли Бомонта и Флетчера в написанных ими пьесах. История литературы и драмы знает достаточное количество примеров сотрудничества, когда именно совместный творческий процесс приводил к созданию произведений, в которых индивидуальности соавторов полностью сливались и создавали некое новое единство, которое можно обозначить только двумя именами.
Особый стиль в английской драме начала XVII века создали совместно Бомонт и Флетчер; второй член содружества продолжал применять созданные ими творческие принципы и тогда, когда он работал в одиночку, и тогда, когда писал с другими авторами. Достаточно сравнить самостоятельное творчество Мессинджера с тем, что он написал вместе с Флетчером, чтобы стало очевидно различие Мессинджера-одиночки от Мессинджера, писавшего в паре с Флетчером. Поэтому пьесы, которые Флетчер писал с Мессинджером, с полным правом принадлежат к канону Бомонта и Флетчера. Это не другое направление драмы. Различия, которые здесь есть между Бомонтом-Флетчером и Флетчером-Мессинджером, такие, какие могут быть между ранним и поздним периодо-м творчества одного писателя. Но пьесы Мессинджера, написанные после смерти Флетчера, при несомненных чертах внешнего сходства уже не могут быть причислены к канону Бомонта и Флетчера, потому что они по духу принадлежат другому времени. Созданные в царствование Карла I, они отражают атмосферу, непосредственно предшествовавшую буржуазной революции XVII века.
БОМОНТ-ФЛЕТЧЕР И ШЕКСПИР
Бомонт и Флетчер творили в такой близости к Шекспиру, что трудно, говоря о них, не касаться их великого предшественника. А близость эта была настолько велика, что существует даже предположение, будто стареющий Шекспир и молодой Флетчер творили совместно. Почерк каждого находили в «Генрихе VIII» и «Двух знатных родичах». Считается, что они написали совместно пьесу «Карденио». Поскольку последняя утеряна, судить о ней не будем.[8] Об авторстве «Генриха VIII» между исследователями до сих пор нет согласия.[9] Я разделяю мнение ученых, считающих пьесу шекспировской.[10] В пользу этого говорит то, что друзья Шекспира, издавая его сочинения, включили в них «Генриха VIII». Ни в одно собрание сочинений Бомонта и Флетчера она не вошла.
5
Вirkenheand, On the Happy Collection of Mr. Fletcher's Work, never before Printed; F. Beaumont and J. Fletcher, the Works, ed. by A. Glover, Cambridge, 1905, vol, I, p. xli-xlii.
6
Jasper Maine, On the Works of Beaumont and Fletcher, now at length printed printed, Ibid., p. XXXVi.
7
Geоrge Lisle, To the Memory of my most honoured kinsman Mr Francis Beaumont, ibid., p. XXii.
9
P. Alexander, Conjectural History of Shakespeare's Henry VIII, Essays and Studies, XVI, 1931, pp. 85-120 (за авторство Шекспира); А. С. Partridge, The Problem of Henry VIII reopened, Cambridge, 1949 (за соавторство Шекспира и Флетчера); см. также: Henry. VIII, ed. by R. A. Foakes, The New Arden Shakespeare, L., 1957.
10
А. Аникст, Творчество Шекспира, М., 1963, стр. 589–591; см. также: Ю. Шведов, Исторические хроники Шекспира, М., 1964, стр. 271–275.