Он опять достал из кармана мобильный телефон и посмотрел на дисплей. Красиво! Дома такие есть только у баев, а здесь – у всех, и у него тоже. Из-за одного только телефона стоило сюда ехать, не говоря уже о Макдональдсе.
Он наобум нажал несколько кнопок. Картинка на экране сменилась какими-то надписями. О чем они сообщали? Он не знал. Надписи на английском он не мог прочитать, потому что не знал английского, надписи на русском не мог прочитать, потому что не знал русского. Он знал только язык своей родины, но телефонов с таким меню еще никто не производил. Ну ничего, по телефону можно ведь и просто разговаривать, не обязательно надписи читать.
Вдруг над ним нависла тень какого-то огромного человека. Дворник поднял глаза и увидел гиганта в зимнем камуфляже с дубинкой на поясе. Это был Иван Смирнов.
«Милиция! – обреченно подумал он. – Сейчас затолкают в „воронок" – и отправят на голодную родину».
– Слышь, ты, чмо поганое, лом давай! – сказал гигант.
– Моя не понимай! – ответил дворник и втянул голову в плечи.
Иван рассердился:
– Чего приехал тогда, если «не понимай»? Лом! Понял? Лом! – и он сделал несколько движений, как будто работал ломом.
– Ага, ага, понимай! Лом. Сичас.
Он оставил свой совок на дороге и исчез во дворе. Смирнов ждал. Через несколько минут дворник появился опять. В руках у него была лопата для уборки снега. Он услужливо протянул ее Ивану.
– На! Лом!
Иван, и до того проявлявший нетерпение, вышел из себя совсем:
– Слышь, шимпанза кривоногая! Я из тебя сейчас лом сделаю, если ты через минуту его не притащишь! Лом, твою мать! Л-о-о-м! Иди, бля, спроси у кого-нибудь! Живо!
Дворник трясся мелкой дрожью. Глаза его закрывались сами собой, как у курицы, которой вот-вот отрубят голову. Он исчез во дворе и вскоре появился опять. На этот раз у него в руках действительно был лом, но с приваренным к одному концу топором без топорища.
– Это что еще за хреновина? – грозно спросил омоновец.
Поначалу он подумал, что в топор надо вставить топорище и орудовать странным инструментом, держась за него. Но потом сообразил, что другой конец можно использовать как лом и без топорища.
– Ладно, свободен! – распорядился он. – Пока. Скоро мы вас обратно в пустыню вывезем. Понапускают в Москву черт знает кого. Наверняка, наркокурьер.
Иван подумал, что если бы его вместо разгона демонстрантов бросили на отлов дворников-таджиков, он тоже с удовольствием поработал бы дубинкой.
– Вот покончим с теми – и за вас возьмемся, – пообещал он дворнику.
Но того уже и след простыл. Он понял, что от странного гиганта надо держаться подальше и исчез, прихватив свой совок и веник. Мешок с мусором остался на газоне.
Иван поискал глазами люк. Вот он, тот же самый, кажется. А вот здесь и помпа стояла. Точно, здесь. Он поддел ломом чугунную крышку и легко сдвинул ее в сторону. Подумал, не взять ли с собой лом, но потом решил, что обойдется и дубинкой. Кого там бить ломом-то? Этого убогого доходягу? Смешно! К тому же он должен быть мертвым.
– Лучше бы тебе лежать внизу жмуром, Витек, – пробормотал Иван, – и не злить меня.
Он легко опустился вниз по скобам и посветил фонариком, специально купленным для этой цели. Бомжа не было.
«Неужели уцелел? – удивился Иван. – При таком-то падении?» Он посветил вокруг. За угол метнулась чья-то тень. Иван в два прыжка догнал ее и ухватил за плечо. При этом он выронил фонарик. Тот покатился по камням и булькнул в говенную реку. Стало совсем темно, но Ивана это не смутило.
– Попался, гад! – торжествуя сказал он.
– Не бей меня! – попросил бомж.
– Этого я тебе обещать не могу, – мстительно ответил Иван, чувствуя, как бомж дрожит от страха.
Иван подумал, что если вот сейчас бомжу свернуть шею и бросить в говно, то никто сроду не найдет, кто это сделал и почему. Мгновение он боролся с искушением, но решил этого не делать. Все-таки он мент, а не мокрушник.
– Тебя послали они? – пролепетал бомж.
– И они, – ответил Иван, – и сам я хотел тебя повидать.
– Я все отдам, не убивай! – вдруг пообещал бомж.
– Конечно, отдашь, – сказал Иван. – В этом я и не сомневался. Явки, имена, пароли – все выложишь. А убивать тебя никто не будет. Немножко дам по башке дубинкой, чтобы ты остаток жизни придурком ходил, – вот и все. Как и ты меня огрел. Помнишь?
– Я тебя не бил! – стал отпираться бомж.
– Я уже это слышал. Да вот беда – верю я не тебе, а своему корешу. А он видел, что это был ты.
– Какому корешу?
– Неважно. Ты, главное, не бойся. Придурком быть хорошо – он всему радуется и всегда счастлив. Потому что ничего не понимает.
– Не надо придурком, – взмолился бомж. – Я верну все деньги до копейки и проценты за просрочку.
– Какие еще деньги? – удивился Иван. – Ты кто?
– Толян. А ты?
– Иван.
– Так, может, ты не меня ищешь? – с надеждой спросил Толян.
– Похоже на то. Ты на «Марше несогласных» был? – на всякий случай спросил Иван, уже поняв, что попался ему совсем не тот.
– Каком марше? – удивился Толян. – Я отсюда уже три года не выходил.
– Т-а-а-к! – протянул Иван. – Ошибочка вышла. А сюда хмырь один позавчера угодил – ты его видел?
– Ну видел, – нехотя признался Толян.
– А как его звали?
– Витек, кажись.
– И куда он делся?
– Я его вывел через другой колодец.
– Тьфу! – с досадой плюнул Иван. – Утопить бы тебя в говне, Толян, за это, да уж ладно. Веди к тому колодцу! – велел он.
Иван вылез из канализации на Арбатской площади перед кинотеатром «Художественный». После подземной вони свежий воздух показался ему сладким, как ключевая вода. Он сел на асфальт и долго думал, что же делать дальше.
На него оглядывались редкие прохожие. Не часто можно увидеть человека в камуфляже, сидящего прямо на тротуаре.
12
В этот раз во сне почты не было, Витек только зря вышел из квартиры. В ящике не лежали даже сухие листья, хотя у соседей сквозь дырочки выглядывали свежие газеты.
Витьку стало обидно. Что-то подсказывало ему, что почты больше не будет. Закончилось детство, закончилась эпоха, время забрало у него родителей, семью, работу и швырнуло на грязные улицы. По сути, закончилась жизнь.
– За что? – спросил он у уходившей почтальонши с большой брезентовой сумкой.
Этот вопрос мучил его постоянно с тех самых пор, как он оказался на улице. Он понимал, что это сон и не у нее нужно спрашивать, но удержаться не мог.
Она обернулась и ответила голосом судьи:
– По совокупности содеянного.
Лицо ее было бесстрастно, как у конного индейца. Витек знал, что она права и что она – последняя, у кого надо искать сочувствия. И все же спросил опять:
– Это можно исправить?
– Исправить можно все.
– Но как?
– Обходи Садовое! – сказала она почти требовательным тоном.
И ушла.
Витек не мог вернуться домой без почты. Мама сейчас готовила ужин. Она никогда не спрашивала его о почте и почти не интересовалась ею, разве что журналом «Работница», но он знал, что вернуться домой теперь совершенно невозможно.
«Куда же я пойду? – подумал он. – Мне ведь только четырнадцать лет. И где находится это самое Садовое?»
На улице уже сгущались сумерки. В доме напротив зажглись окна, а он все стоял у почтовых ящиков и ждал неизвестно чего. Почему нет даже писем? Что случилось? Видно, отправители решили, что раз он не может их прочитать, то нечего и слать.
Нет, не может быть, чтобы он остался совсем один. Сейчас мать выйдет на балкон и позовет его ужинать. А он как раз откроет входную дверь и скажет: