-- ...попадешься, Женька...- не то предупреждали, не то сочувствовали другие.
-- Да пошли вы все...
За выскобленными и вымытыми по случаю Великого Праздника выпускных экзаменов школьными окнами благоухала размалеванная, самовлюбленная, веселая пора. Наряду с сексапильной возбужденностью пестрого пернатого населения, чирикали, взбудораженные грядущей ответственностью и тайным вниманием недозревших пацанов, прехорошенькие вчерашние школьницы, будущие выпускницы. Всеобщий вселенский гомон сливался в слаженный жизнеутверждающий ровный гул жизни.
Так и хотелось вскочить на свежемытое окно, распахнуть с треском оконные створки и, набрав в легкие шибающего весеннего аромата, изо всей мочи закричать в равнодушную природную ширь: "Иттит-твою мать! Как прекрасна жизнь!!!" Да так, чтобы взвились в небеса гулькающие пришкольные голуби, а вспугнутое сельское эхо, отраженное от заречных гор, привычно бы вторило: "...мать-мать-мать..."
Женька напряженно затыкал большим пальцем принесенную в школу бутылку. Характерный бражный запах отменного шмурдяка мгновенно заполнил помещение восьмого "б" класса, удушая запах свежесорванных луговых цветов и свежепобеленной извести...
-- Фу, Шкаратин, нафунял, -- морщились одноклассники. Сейчас придут и найдут, точно шпаргалку под партой...
-- Ты ее за окно вылей, -- советовали другие. - В форточку.
-- Сургучем залить надо, -- вспоминали самые опытные.
-- Уксусом нейтрализовать!
-- ...Хлоркой...
-- Да просто выпить и -- дело в ш-ш-шляпе, -- подначивал уже знакомый голос Та-танка.
-- Да он же умрет! -- Протестовала все та же саблеухая Ирка Иванова, растопыренной ладошкой хлопая себя в лоб.
-- Конечно, выпить... Только на-на-на всех... Ни-ни-не одному же Ш-Ш-Шкаратину отдуваться! -- Волновался Леха.
-- Сам виноват...
-- Да замолчи ты, ударница несчастная!
-- Наш-ш-ш-шли стрелочника, Ш-Ш-Шка..!
- Ну что вы резину тянете! Сейчас придут!.. Они, кажется, уже идут!..
-- Братцы, я придумал! Эврика!.. -- Эдик Пальчиков вдруг вскочил на парту.
-- Давай, Эд...
-- Братцы! В этом сосуде находится пятьсот миллилитров этой... чего там находится. В нашем классе до конца учебного года осталось 25 человек... Если пятьсот миллилитров разделить на 25...
-- Я хоть лопну -- не буду, -- выскочила Ирка.
-- И я...
-- ... И я -- хоть убейте меня.
-- Предатели...
-- ... враги народа!
-- ... то, значит, на каждого получится всего лишь по 20 миллилитров. Слону -- дробина!
-- Ура! Да здравствует великий математик...
-- ... профессор Бутылкин!
-- Эй, профессор, а сколько это будет в литрах?
-- Ой, мальчики! Они сейчас придут, -- ворвалась в дверь Ленка Огородникова, шпионившая под учительской дверью.
-- Стаканы давай...
-- Здесь только реторты...
-- Давай реторты!.. Женька, разливай. Шкалик... несчастный.
-Реторты, черт, кончились...
-В пробирки наливай! На...на...
-не проливай, балда, это же...цимус!
-Сам ты синус, у меня рука дрожжит...
-Женечка, давай, пожалуйста, быстрее... Они, наверно, уже идут.
-а всем не хватает...
- Я же сказал - не буду! И не буду!
- кто против нас, тот... Иди, на стрёме постой.
-Ну, Шкаратин, если я сейчас умру, я твоей мамке все расскажу. Какой ты гад, бутылки воруешь!
- Пей, кляузница.
-стоп! Чекнуться надо...
Итак, чекнулись с этим Шка...ликом.
Кажется, мы сделали небольшое открытие. Шкалик! Не отсюда ли рожки растут? Не тут ли, внезапно и навсегда прилипла к Женьке Шкаратину эта емкая, как обеденная чекушка, кличка "Шкалик"? Но не об этом же сейчас!.. "Они" же...идут!!!
В цейтноте предэкзаменационного банкета банкующий Шкалик за отсутствием опыта и мерной тары опорожнил только две трети сосуда, когда разведчица Огородникова истошно завопила: "Иду-у-у-у-т!!!"
Они шли по короткому школьному коридору, словно буцефалы Александра Македонского, целеустремленные, неотвратимые, не оставляющие никакой надежды. Спрессованное их поступью время было временем "че", оно ломилось в класс, призывая к принятию нестандартных решений и ответственности, сравнимой, пожалуй, только с таранным орудием мрачного средневековья, всей ответственности за грехи наши -- на себя.
- идут, идут, идут...- часто, громким шепотом голосила Ирка.
-Братцы, открывай окна!
-... дверь держите!
- Ой, что сейчас будет!.. что будет...- повизгивали самые пугливые.
Любезные клиенты моей криминогенной литературы, здесь я должен сделать отступление от своих правил, с тем, чтобы снять нервное напряжение, отдающее дрожью в борзописном пере. Прошу извинить. Если у Вас все в порядке с нервной деятельностью и сердечной недостаточностью, Вы можете на короткое время принять позу змеи, или поникшего лотоса, полезные для физической разгрузки затекших членов. Если у вас есть в вашем баре, или в буфете, а, возможно, и в тайной заначке... самая малость, на донышке, позвольте себе... на мой счет... для снятия назревающего стресса. Если же вам не свойственно ни первое, ни второе и не волнует повествовательная перипетия, оставьте на неопределенное время мой роман и в независимой нейтральной обстановке вернитесь мысленно к нехитрой фабуле злоключений Шкалика Шкаратина. Не лишайте себя удовольствия мозговой игры!
Глава восьмая . Вся чудовищность образования (п родолжение)
"Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется"
Козьма Прутков
-На... тебе...на!.. Ещё на!.. Будешь знать, как у матери вино воровать. А это за школу тебе!.. Мало?.. Я еще добавлю, безотцовщина ты пакостная... Ишь, что удумал: у матери последний...глоток... со стола таскать! На..тебе...на! - Мама Нина замызганным кухонным полотенцем лупцевала Женьку. Потная, растрепанная, в расстроенных чувствах, где досада намертво объединилась с жалостью к себе и своему незадачливому сорванцу, где беспросветная мысль подсознательно искала форму разрешения конфликта со школой, а уязвленное чувство замышляло страшную месть всему белому свету, - она не жалела руки. Это надо же!...додуматься... исключить из школы, с экзаменов, ни за что! За дурачество с недозрелой бражкой... Они что там...белены объелись? - И она снова принималась мутузить обиженно хныкающего пацана. - На... тебе... за вино...за маму...за горе мое горькое... А это тебе - за отца твоего...сгинувшего! За ...долю...шку-у-у...мою горемычную...- И скисла, и залилась слезами, неловко, неумело, непривычно поймав Женьку в охапку, и обвисая на его тщедушной фигуре. - Женька!.. дурак ты ...чокнутый, что же ты наделал...
На столе копошились первые летние мухи, смакуя роскошь вчерашнего пиршества. Лучи утреннего солнца бессовестно таращились на происходящее, не выдумав ничего глупее, как играться солнечным зайчиком от дрожащих на столе грязных граненых стаканов.
"...руки в стороны... вместе...в стороны ....вместе...не забывайте про дыхание...Следующее упражнение..." Черная тарелка радио, казалось, испуганно - приглушенно комментировало происходящее.И только из красного угла, еще с прошлой недели не обметенного от роскошной изящной паутинки, из голубоглазой, проницательной глубины взора, обрамленного жесткой трагичной морщинкой, струился бесстрастный и одновременно всепостижимый и всепрощающий взгляд запыленного божьего лика. "Люди...- казалось, говорил он безмолвно, - ...люди сирые, не ведаете, что творите...". И неуютно ему было в углу этом, как праведнику среди богохульства.