На том месте, где Игорь с утра гладил свою рубашку на складной гладильной доске, красовался его Корг-красавец на своей фирменной подставке.
— Нихрена себе, как у меня винт[70] в башке сыпется! — сокрушённо подумал Игорь, — Мало того, что не помню, как домой добрался, так ещё и когда успел синт достать. Замечательно. А где тогда наушники? Или я что, блин, сочинял музыку для глухих?! — съязвил он внутренним голосом, — И на чём я рубашку гладил утром? На синте чтоли?!
Он пошёл в ванную, умылся и переоделся в свой обычный домашний наряд, состоящий из старых синих джинсов с драными коленками и белой футболки с довольным пингвином, держащим кружку пива.
— Завязывайте вы с пивом, Игорь Алексеевич, — обратился он к своему отражению в зеркале над раковиной, — а то вон как уже память стала сбоить.
Он уселся на край ванны и растрепал свои длинные волосы, весь рабочий день забранные в конский хвост.
— Ой, как же хорошо быть дома, — подумал он, — а не корячится на жёстком диване в прокуренной админской на работе.
— Любить мой лысый череп! — чуть не заорал он на всю квартиру, — А какого фаллоса мне ночевать на этой грёбаной работе?! Я же домой хотел весь вечер? — он зажмурился, — Отмотаем назад.
Так. Смылся домой пораньше — помню. Жара, духота — помню. Взял пару пива и попёрся в сквер. Ага, дальше. — не переставал он скрипеть мозгами, — Поговорил по мобильнику с матерью, потом позвонила Лариса. А потом что?
Он открыл холодную воду и принялся методично окатывать лицо, — Прохожие, тощий бело-рыжий кот под лавкой напротив. Так, вспоминаем, вспоминаем. Противный дед с газетой. Дальше провал. Ну а как я дома очутился-то? Не помню.
Ну допустим, упал в метро и уснул. Хорошо, а как потом от метро домой топал? Или я на тачке приехал? И пока ехал, опять же спал. Классно! А чем потом с водилой расплачивался, а? Денег-то было три копейки. Как в амерских комедиях? Тьфу, блядь!
Игорь перекрыл воду и зарылся лицом в полотенце, — Вот же грёбаный денёк!
— Фак! — заорал он как сумасшедший. В голове, словно коробки из шкафа, вывалились, одно за одним, все события прошедшего вечера.
Сквер. Шары. Юрий. Марго. Гопники. НЛО.
Его коронная фраза сработала словно ручка от двери этого самого шкафа.
Игорь на полной громкости проорал какой-то фантастический по своему содержанию и степени нецензурности матюг.
— Какие шары? Какое ещё нахер НЛО? Ты чо, совсем, блядь? — кричал он на своё отражение в зеркале, — Ну пиндык, походу нервный срыв. — добавил уже спокойным голосом.
— Ты чего орёшь, начальник? — услышал он флегматичный мужской голос за спиной, — Игорь обернулся. Перед ним стоял Юрий, почёсывая за ухом бело-рыжего кота, который сидел у него на руках и довольно жмурясь, громко мурлыкал.
— Помнится, кто-то сильно хотел чаю с лимоном? — сказал Юрий, — Или мне тоже память с пивом изменят?
15
Они с Юрием прошли в комнату. Присев на корточки, Юрий по-хозяйски выпустил кота прямо на священный ковролин. Кот, рысью промчавшись мимо опешившего Игоря, запрыгнул на кресло, стоящее возле стола с компьютером.
— Ну всё, мне не жить, однозначно. Лариска меня пинками погонит в «Икею» за новым ковролином, когда вернётся, — сокрушённо думал Игорь, — У неё же аллергия на кошачью шерсть. И чего этот баклан расхозяйничался в моём доме?!
— Сам ты баклан, — беззлобно отозвался Юрий на его мысли, — Ты в окно-то давно смотрел?
— А чё., — осёкся Игорь на полуслове и подбежав к окну, замер как вкопаный.
Вместо привычного, и порядком опостылевшего вида из окна, он увидел нечто напоминающее программу «Гугл Планета Земля» в режиме отображения спутниковой панорамы. За его окном, как на макетном столе, распростёрся вид на центр ночной Москвы. В небе громоздился, чуть подёрнувшись пеленой облаков, блин почти полной Луны.
Щёлкнув выключателем на стене, Юрий погасил люстру, чтобы Игорю было лучше видно ночной город, обильно освещённый уличными фонарями и разноцветной рекламой.
Игорь без особого труда разглядел бульвар со сквером, и серую коробку офисного здания своей каторги в одном из переулков, примыкающих к бульвару.
Переведя взгляд, он увидел Кремль, Манежную площадь, длинную полоску Тверской, Белорусский вокзал. Чуть поодаль красовалась, вся в огнях, Останкинская телевизионная игла.
— Мама мия содомия. — медленно и на распев, произнёс он негромко.