— Не откажешь? — Витя показал рукой на аккуратно расставленные закуски: ярко зеленые, пупырчатые малосольные огурчики, с прилипшими ворсинками укропа, выглядывающие из-под белых колец свежего репчатого лука кусочки селедки, поблескивающие жирными боками, тонкие полупрозрачные кусочки сала, свежая зелень, тонкий лаваш и неровно нарезанные ломти Бородинского хлеба. Нос щекотал дивный аромат, исходивший от толстых ломтей буженины, нашпигованной морковью и чесночком. Но гвоздем композиции был запотевший графинчик водки и кувшин с морсом, по стенкам которого стекали капельки влаги. Я невольно сглотнул слюну и кивнул. Время приближалось к концу рабочего дня, а у меня с самого утра кроме чашки кофе в желудке ничего не было.
Витя радостно потер руки и разлил водку в крохотные стопки.
— Хотя, — спохватился хозяин, — ты же за рулем. Эх!
— Витя, брось! Давай! За здоровье Юленьки, замечательная она у тебя.
Минут через тридцать мы разобрались с закусками, и Витя поставил на стол блюдо с дымящимися пельменями, покрытыми блестящей пленочкой растопленного сливочного масла.
Водка в графине быстро убывала. Насытившись, мы сбавили темп поглощения закусок. Виктор, предварительно прикрыв в кухню дверь, начал разговор без ненужных вступлений и предварительных слов.
— Это два года назад случилось. Увлекся я женщиной. Мы работали вместе в одном НИИ. Увлекся… — Витя почесал редеющую макушку, — втюрился как мальчишка.
— Ты, втюрился? — Я был просто поражен. Не мог я представить, что этот сидящий передо мной ботан еще может и налево ходить. Но вслух сказал другое, — У тебя жена какая классная, дочка, да ты обалдел!
— Да уж… Жена-то у меня замечательная, только я… Козел! Понимаешь, самый настоящий козел. — Витя налил рюмку и тут же выпил. Даже не закусив, он продолжил, перейдя на шепот. — Понимаешь, она такая яркая, модная. Ну, искры из глаз, у меня крыша и уехала. Я завлабом был, а она пришла к нам — молодая аспирантка. Закрутило… Мы тогда эксперимент ставили, надо было выстроить картину отражения ионосферой коротких волн в течение суток. Я ж физик по специальности. Ночные эксперименты, она была моей помощницей…
— Вить, так ты на рабочем месте что-ли? Ну, это… — Мой собеседник молча кивнул, понурив голову. — Дела…
Теперь я налил себе рюмку и выпил.
— Юлька почти сразу обо всем догадалась. Молчала. Терпела. Только спать переместилась в гостиную. И такие взгляды иногда на меня бросала, у меня все внутри переворачивалось. Думал, все, приду на работу, выгоню аспирантку, все! А как приду, в глаза ей посмотрю, вся решимость куда-то исчезает. И все думал, ну ладно, завтра, а сегодня еще немного, еще немного этого лихого счастья.
— Лихого счастья, — повторил я, — хорошо сказал. Мне это знакомо. И чем дело кончилось?
— Юля заболела. Я пришел как-то домой, а она лежит… Лежит на спине в потолок смотрит. Я подошел, спрашиваю: «Юленька, что с тобой?». А она отвечает, тихо так: «Я устала, я дико устала, зачем ты меня мучаешь, Витенька? Я так больше не могу». Знаешь, я уткнулся ей в плечо и заплакал. Слов не было. Не было у меня никакого оправдания. А потом поликлиника, обследование, больница. Опухоль у нее ну… Там… По-женски, короче. Видишь, как получилось, гулял я, а заболела она.
Виктор встал и подошел к окну, он не хотел, чтобы я видел его слезы.
— Ну вот, — продолжил он, глядя в окно, — и началось лечение. Раньше я жил одной работой. Юлька меня от всего оберегала — и дом на ней, и Настенька, я и не думал, что это все так тяжело. Аспирантку я попробовал уволить, да она ведь не только со мной спала. Короче, уволили не ее, а меня. Просто вышибли пинком под зад, хорошо еще трудовую не испортили — по собственному желанию. Но я только обрадовался: хоть так, а проблема решилась. Господи! — Витя резко развернулся, сел на стул и, перегнувшись через стол, приблизился ко мне. Он опять говорил шепотом, — Толя, вот скажи мне, как так бывает: баба, которая казалась просто красавицей, о которой бредил ночами, которую боготворил, вдруг, в один миг начинает казаться гнусной стервой, просто отвратительной, надменной сукой! Ну как?
— Это жизнь, Витя. Вот такие штуки могут проделывать бабы с нами — мужиками. Странно, что ты это так поздно понял.
— Юлька у меня первая была. Ну первая женщина, мы еще со школы дружили, потом поженились, а тут…
— А сейчас как? Как у вас с Юлей?
— А что, не видно? — Витя улыбнулся. Улыбнулся первый раз за время всего разговора. — Она меня простила! Понимаешь, это святая женщина, я недостоин и мизинца на ее ноге!
— Здорово! — Я хлопнул Витю по плечу. — И не переживай. Забудь, как страшный сон. — За столом повисла пауза, Витя налил нам еще по одной. — Я тебе завидую, Витя. Давай выпьем за тебя, за твою семью.
Мы чокнулись и выпили. Неожиданно я почувствовал большое облегчение. Нет, не от водки. Просто… Я понял, что в своем горе не одинок, что другие люди тоже ошибаются, страдают, и что некоторым из них везет, и проблемы решаются. Вот бы и мне повезло. Вот бы и мне, как Вите… Какая-то смутная мысль еще мелькнула в голове, но я не смог ее ухватить.
— Толя, у тебя все будет хорошо, выздоровеет твой Пашка, мы их поженим еще! Пашку и мою Настеньку! — Мы оба рассмеялись. Нет, все же как хорошо было в этом доме, как хорошо…
На следующий день с утра я заехал в больницу. Пашке начали курс химиотерапии. Его постоянно тошнило, личико сына осунулось, вокруг глаз появились темные круги. Жена была чернее тучи. Она смотрела на меня так, будто я был виноват во всем, что случилось. Я оставил в палате пакет с продуктами, и пошел с Пашкой погулять.
— Па, а я умру? — Вопрос сына сразил меня наповал. Мы шли по зеленой аллее, и я рассказывал Пашкину любимую сказку про Колобка. Вопрос возник неожиданно.
— Пашуль, с чего ты это взял?
— А здесь в больнице многие умирают. Сначала попадают сюда, а потом умирают. Я маму вчера спросил, а она ничего мне не сказала. Может, ты знаешь?
— Сынок, мы все когда-нибудь умрем.
— Да? — Сын остановился и посмотрел на меня. Господи, как же он повзрослел! Пашкин взгляд обезоруживал, казалось, что он видел меня насквозь. — И ты умрешь, и мама?
— Конечно. Только обычно родители умирают раньше своих детей. Детки растут, а родители им помогают — учат, воспитывают, а потом уже детки ухаживают за папой и мамой, когда те становятся такими штаренькими, бесвувыми, — я согнулся в три погибели и зашепелявил. Пашка рассмеялся. — Вот и ты, Пашуль, пока умирать погоди, а то кто мне в старости стаканчик пива принесет?
— А мне тетя Надя сказала, что детки не умирают, а к Богу на небо уходят. Это правда?
— Наверно, правда. А кто эта тетя Надя?
— Это медсестра. Она мне уколы ставит, а я не боюсь! — Пашка опять посмотрел на меня, ожидая похвалы.
— Ты у меня молодчина! Настоящий мужик, да? — Сын закивал головой.
— И когда мне горькие лекарства дают, я не плачу, как другие детки. И когда меня тошнит, я бегу в туалет, чтобы кровать не испачкать, а то мама всегда ругается. Пап, а почему наша мама всегда на меня ругается? Других деток мамы любят, целуют, а наша мама ругается, по попе меня бьет.
— По попе? Это когда?
— Ну вчера. Меня вырвало… На кровать, а она меня по попе.
«Вот же сука!» — Подумал я, но вслух сказал.
— Пашенька, мама очень за тебя переживает, она просто устала. И ты постарайся ее не расстраивать, хорошо? Ты же мужчина!
Сын важно кивнул.
Мы вернулись в больницу. Я оставил Пашку в коридоре посмотреть мультики, а сам направился в палату. Людка лежала на кровати и листала журнал. Я молча вырвал его у нее из рук и швырнул в сторону. Людку схватил за халат, рывком поднял с кровати и впечатал в стену. Жена сильно ударилась затылком, но не проронила ни звука. В ее взгляде застыл ужас.