- Ой, бедненький,- бабка закачала головой, достала вышитый платок, вытерла глаза и высморкалась,- в жамойшке ты, шынок.
- В чём?
- В жамойшке,- она махнула рукой в сторону затёртой, облезлой таблички, на
которой было написано «АМОЙСК».
- памойск что ли,- подумал вслух Кузьмич.
- Да нет же, Жамойшк,- повторила старушка, и показала на другую табличку на которой остались буквы «ЗА...ойск».
- Замойск,- протянул Кузьмич, вспоминая карту России. - А на Москву, когда поезд?
- У, на Мошкву? на Мошкву няжнаю. Тута жамойшкое направление. Щаш, через чаш шукадольшкая пойдет, вот жду щемушек продать.
- Сукадольская,- перевёл Кузьмич.
- Да нет же, говорю шукадольшкая.
- Ладно, хрен редьки не слаще. А где станция то? Тьфу, тебя, старая. Вокзал в общем где?
- А, вокжал. Вокжал вона,- она ткнула пальцем в сторону маленького домика, у стен которого, проснувшись, обнаружил себя Кузьмич.
- Ладно, вперёд. Надо как-то выбираться от сюда.
Погода в Замойске оказалась такая же капризная, как и везде. Легкие, белые облака превратились в тёмные, мрачные тучи, и осень напомнила о себе, обдав лысую голову Кузьмича холодным ветром.
- Что ж, поставим вопрос ребром,- сказал бизнесмен и видный политик, доставая свой головной убор из помойки и бережно отряхивая его,- ничего, ничего, мы ещё повоюем.
Помещение внутри вокзала представляло собой помещение. Просто помещение и все. Помещение, обставленное в стиле минимализма. Здесь не было ничего лишнего. И не лишнего тоже. Здесь не было вообще ничего, даже лавки, где бы мог присесть усталый путник и вытянуть натруженные ноги. Правда, ни один путник не смог бы находиться здесь долго из-за стоявшего здесь зловония, с которым не мог справиться даже ветер, гуляющий через постоянно распахнутые настежь двери. Кузьмич осмотрелся в надежде найти хоть какое-нибудь расписание поездов, но на обшарпанных стенах, кроме надписей «здесь был
кабан» и кто он есть такой этот кабан и все отношения местного населения, от любви до ненависти, к этому кабану, ничего не было. «Похоже, этот кабан известная личность в этом Задойске,- он ещё раз прошёлся взглядом по стенам,- прямо кабаний культ какой-то». Кузьмич посмотрел на закрытую, за железной решёткой кассу и вышел на улицу. Знакомый бомж помахал ему рукой со своего насиженного места. Кузьмич кивнул ему в ответ,
- Слушай приятель, а где у вас тут милиция?
- Ментовка что ли? А вона домик у железки, видишь? Но ты лучше не ходил бы туда. Не любят они нашего брата.
От слов «нашего брата», Кузьмичу стало не по себе,- Это мы ещё посмотрим, кто кого не любит,- народный избранник подтянул штаны, расправил плечи и направился к домику у железки.
8
Гл 2
Уборщица, со стажем, баба Нюша работала не покладая рук, и что бы как-то прокормиться убиралась в трёх местах. И все было бы в общем ничего, если бы не привокзальное отделение милиции, в которое ей приходилось наведываться по три раза в день. И совсем не из-за посетителей, которых здесь почти не было. Городок был не большой, местные знали друг друга, а чужих редко заносило в эти края, так что обезьянник в ментовке содержался бабой Нюшей в образцовом порядке. Стены его давно не видели настоящих матерых преступников и единственная, сохранившаяся на них фреска «колян гнусавый», охранялась дежурным как историческая ценность. В общем жизнь у местных милиционеров была спокойная. Ну бывает, разгонят аборигенов пьяных, выпьют с ними по стакану, и сидят дальше, семечки лузгают. Вот эти семечки и представляли головную боль для бабы Нюши.
«Ну вот, опять нагадили, лихоманка вас побери. Придётся все-таки бросить эту точку, хотя лишняя тысяча на дороге не валяется». Она взяла швабру и строго взглянула на младшего лейтенанта, сидевшего за столом с кроссвордом,
- Ноги подбери, дай смету-то. Вот, Василий, отец-то твой, животновод, приличный человек, семечки никогда на пол не бросат. Куда ни придёт, всегда у него с собой пустая пачка Беломору, он всю шелуху-то туда аккуратненько и складыват. И я вот тоже, аккуратненько, она вывернула карман халата и высыпала семечки на пол.