— Да сливали в лесу водители, чтобы километраж приписать, — сказал Валерий. — Тоннами сливали.
— Так не сравнить же! Трамвай — три копейки! Автобус — пятак, — втолковывала Катерина Сергею. — На поездах не больно хотели ехать — на самолетах летали, вот как! особо не считали, где выгодней. И врачи нормальные были, и профессора не липовые, с купленными дипломами. И народ дружный был, веселый. И никакой бы гниде рыжей в голову бы не пришло сказать, что русские отсталые, тупые, поработители да угнетатели. Скажи такое тогда где. И властей никаких не надо. Сами бы башку на месте отвернули. Безвозвратно. И колбаса была вкусная. А сейчас врут по телевизору, что из туалетной бумаги, видите ли, в СССР была колбаса. Тоже, наверно, какой-то еврей по заданию сионистскому придумал. Это сейчас колбасу делают — в рот не возьмешь, собака не ест.
— А заработки, — продолжил Валерий. — Помните?
— А чего помнить? — спросил Литр Иваныч.
— Не сравнить же. Я на «Пунане РЭТ»[11] электриком меньше трехсот не имел. Бабы в цехах и полтыщи выгоняли. Пожалуйста, работай, зарабатывай. Мастер только спасибо скажет, если после смены останешься.
— Хоро-о-ошие у вас зарплаты. Это, в каком году? — спросил Литр Иваныч.
— Перед Олимпиадой.
— Ну, инженеры не больно-то, — возразил Литр Иваныч.
— Если хочешь в галстучке ходить, да кофия за шашками гонять… Газетки на работе читать… За что тебе платить? И этого много. Иди в цех. К станку. Меньше двухсот не будет. Хоть каждую неделю к ресторану на такси подъезжай. А сейчас? Сейчас что?
— Сейчас только чтоб не помереть. Да и помереть не на что, — сказала бабка. — Ладно мы, пожили, ладно. Спасибо Леониду Ильичу до земли. Нормальную жизнь застали. А молодежь? Если деньги у мамки с папкой есть — учись. А нет? В армию загребут. Ладно еще в эстонской — на велосипедах кататься, а в России? вернется ли? Я своей сказала: внука — ни-ни. Что хочешь делай. У сестры моей двоюродной, сынок — всё! Застрелили чечены. Такой мальчишка умненький был! Привезли домой в цинке. Растила-растила — на, мамка, хорони! А пошла она в военкомат насчет дров, так там харя сидит откормленная — за три года не обсерешь: «я, говорит, вашего сына туда не посылал». А тоже кто? Березовский! евреюга. Как не кокнут до сих пор? видно еще нужен, власовец проклятый.
— История не однозначна, — сказал Валерий. — Нельзя одной черно-белой малевать. Власовцы пострадавшие, а не предатели. Люди, обиженные на Советскую власть.
— Если он в моего отца стрелял, он мне кто? — выкрикнул Литр Иваныч. — Пострадавший? Лоб зеленкой и к стенке!
— И всё русский человек, везде он, бедолага, крайний, — вздохнула Катерина. — Как скот, во все времена, гонят на убой, не спрашивая.
— Да, — помолчав, сказал Валера, — что Афган, что с чехами… Положили ребят ни за что. И у нас на работе женщина… Тоже… Племянник. Родственники у нее в России, — пояснил он Литр Иванычу. — Погиб парень в грузинскую, в Осетии этой…
Литр Иваныч вопрошающе всплеснул руками, но так и остался сидеть с открытым ртом.
— А за что? За черножопых? — еще больше разозлилась Катерина. — Они по базарам торгуют, все зубы золотые, а наш брат, ваня, знай, за гроши вкалывай, таскай — подметай. Еще и сто раз какая сволочь упрекнет: ленивые, мол, русские, пьяницы и воры. А сами только деньги считают и умеют.
— Так огульно… Тоже нельзя, — спокойно возразил Валерий.
— Развелось этой черноты, буквально везде, — отмахнулась Катерина. — Так и не живется им на родине. Набежали из своих чуркестанов, саранча. В горах родились — так и живите там, у себя. Что у нас-то забыли? Живите в своей черножопии! Лезут и лезут, лезут и лезут. Поглядела я: наглые, орут, харкают повсюду, бусурмане. А деньжищ сколько в эти гудермесы вбухали? Дворцов им понастроили, шакалам, лезгинку плясать. Пусть в провинции дороги в ямах, пусть работы нет, пусть детишки полуголодные! Чего там! На русских детей им в Кремле насрать. Лишь бы на Западе, где у них виллы построены, не вякали. Они лучше убийцам орденов да героев на грудь навешают. У вас-то что народ говорит? — обратилась она к Литр Иванычу.
— Когда говорить? Работать надо, — растерянно сказал Литр Иваныч. — Правильно. Все субботы черные. Народ из-за станка не вылезает.
11
Таллиннский радиозавод «Пунане РЭТ». Зарплаты рабочих доходили до 800 рублей в месяц. При стоимости однокомнатной кооперативной квартиры 5000 рублей. Однако, так было далеко не всегда и не везде.