– Не печальтесь, мисс, вы будете навещать меня в Лонгвуде, не так ли? Приходите ко мне на следующей неделе…
Та часто затрясла головой…
Резиденция? Дом? Тюрьма? Лонгвуд-хаус можно было называть как угодно, но в истории это место останется исключительно в качестве Последнего Пристанища Наполеона.
В плане дома имелось одиннадцать комнат.
Бильярдная. Ее построили плотники с «Нортумберленда», пока Пленник жил в доме Балькомбов. Помимо игры в бильярд, здесь он иногда завтракал и рассматривал топографические карты. Здесь же располагались посетители, ожидавшие приема. «Если бы не эта комната, – говорил Наполеон доктору О’Мира, – достаточно светлая и построенная по приказу Кокбэрна из сухого дерева, где я могу прогуливаться и делать гимнастику, меня бы уже давно похоронили».
Он любил бывать в бильярдной. Но именно здесь 6 мая 1821 года доктор Антоммарки произведет вскрытие усопшего…
Гостиная. Обычно в ней, стоя у камина, Наполеон принимал посетителей. В этой комнате французы чаще всего собирались вместе: беседовали, играли в шахматы, слушали рассказы своего кумира. Все было строго: мужчины в мундирах или в парадной одежде, дамы – без шляп, лакеи – в расшитых золотом императорских ливреях. Обращение к патрону – исключительно «Ваше Величество». Как и положено обращаться к настоящему Императору.
Гостиную Бонапарт тоже обожал. Здесь он и умрет. Произойдет это вечером 5 мая 1821 года, на походной кровати, которую он возил с собой еще с Аустерлица. «Лицо Императора выглядело таким же, как в ту пору, когда он был консулом, – вспоминал камердинер Маршан. – Слегка сжатые губы придавали ему довольный вид. Казалось, что ему не больше тридцати лет. Спокойствие этого лица более походило на покой сна, чем смерти».
Столовая. Ее отделали китайскими хлопчатобумажными обоями с рисунком из золотистых цветов на красном фоне. Стол из красного дерева, десять стульев, сервировочный столик… Трапезу с Императором разделяли Монтолоны, Гурго, Лас Казы; иногда к ним присоединялись Бертраны. На обеденном столе – серебряные приборы и севрский фарфор. Позже эта комната будет преобразована в часовню.
Рабочий кабинет. Несмотря на то что сам Наполеон называл эту маленькую комнату своим «домом», из-за отсутствия в ней камина он относился к ней как к «сырому погребу». Но именно здесь, на одной из походных кроватей Император забывался во время бессонницы.
6 мая 1821 года в этом кабинете будет стоять катафалк – четырехслойный гроб, помещенный на брезент походной кровати. Здесь же с лица усопшего будет снята посмертная маска.
Спальня. Спальню хозяин Лонгвуда крайне не любил. Он ее ненавидел! «Доктор, – спрашивал измученный бессонницей Император у своего врача, – есть у вас средство, которое вернуло бы сон человеку, совершенно его утратившему?» Походная кровать, софа, стол красного дерева, комод, два плетеных кресла, умывальник в форме вазы… Обстановка, напоминавшая императорскую палатку на бивуаке. Иногда он здесь завтракал, принимал врача и, полеживая на софе, много читал…
Ванная комната. Вмещала медную ванну, обшитую дубом. Вода (ее приносили в ведрах китайцы) поступала сюда из змеевика; подогрев производился из дровяной топки. Ванну Император обожал, проводя в ней по нескольку часов. Там же читал, писал, обедал, беседовал – в общем, жил.
Комната камердинера. Примыкала к ванной. Была предназначена для дежурного камердинера. Кладовая, буфетная, библиотека и еще буфетная…
Лонгвуд-хаус. Здесь ему предстояло жить и провести свои последние дни…
II
…Признаюсь, меня не раз искушало желание схватить первых попавшихся под руку сорок или пятьдесят человечков, когда они разгуливали взад и вперед по моему телу, и швырнуть их оземь. Но сознание, что они могли причинить мне еще большие неприятности… скоро прогнали эти мысли… Спустя некоторое время… ко мне явилась особа высокого чина от лица его императорского величества. Его превосходительство, взобравшись на нижнюю часть моей правой ноги, направился к моему лицу в сопровождении десятка человек свиты. Он предъявил свои верительные грамоты с королевской печатью, приблизя их к моим глазам, и обратился с речью, которая продолжалась около десяти минут и была произнесена без малейших признаков гнева, но твердо и решительно…