Бингэма в Лонгвуде уважали, часто приглашали к себе. Чего нельзя сказать о его преемнике, бригадном генерале Пайн-Коффине. В переводе фамилия этого вояки звучала как «Сосновый гроб», поэтому для французов он стал просто «генералом Гробом». И относиться презрительно к «гробу» было за что. Хотя бы за «коммерцию», которую тот, в обход строгих инструкций, запрещавших совмещать службу с предпринимательством, сумел наладить с поистине рокфеллеровской широтой. Страстью «генерала Гроба» были… свиньи. Именно их он и принялся разводить на острове с одержимостью деревенского хуторянина. Следует заметить: карьера удачливого фермера бригадному генералу вполне удалась.
Климат и бесперебойный дармовой корм в виде отходов из солдатских столовых сделали свое дело: свиньи росли как на дрожжах. Оставалось лишь подсчитывать барыши. Если кто-то думает, что после убоя свиные туши возвращались сторицей на солдатские столы в виде отбивных или бефстроганов, то глубоко заблуждается: мясо было исключительной собственностью «генерала Гроба». А если и встречалось на столах, то лишь в Плантейшн-хаусе, в столовой Хадсона Лоу. Остальное шло на продажу местным жителям. Либо… в обмен на звонкую монету офицерам своего гарнизона. Как говорится, хочешь жить – умей вертеться…
Генерал Пайн-Коффин вертеться умел. Настораживало другое: ему почему-то все время казалось, что за его спиной постоянно посмеиваются. И местные, и свои же, офицеры. Дошло до конфуза, он стал замечать гримасы даже на солдатских рожах! Неужели правда? Или все-таки это являлось плодом его воспаленного воображения?..
…Надзор за ним поручается британскому правительству. Выбор места и мер, кои могут наилучшим образом обеспечить оный, предоставляется Его Величеству королю Англии. На место ссылки Бонапарта Императорские дворы Австрии и России и Королевский двор Пруссии должны направить своих комиссаров, каковые, не будучи ответственными за надзор за ним, должны убедиться в его действительном там присутствии. От имени четырех вышеупомянутых дворов его христианнейшему величеству предлагается направить французского комиссара в место заключения Наполеона Бонапарта.
Жизнь наша здесь невыносима. Мы живем словно во вражеском лагере. Люди едва ли не боятся говорить друг с другом. Почему здесь нет даже намека на учтивость? Я встречал ее в Лондоне, стало быть, она не вовсе чужда вашей нации.
Во второй половине июня 1816 года напротив Джеймстауна встали два британских фрегата Его Величества – «Ньюкасл» и «Оронте». На борту «Ньюкасла» находился контр-адмирал сэр Пултни Малькольм и его супруга, леди Малькольм. Гнать два судна за тридевять земель ради одного адмирала, конечно, было бы глупо. Помимо сэра Малькольма, фрегаты доставили на остров так называемых нейтральных наблюдателей от союзных государств. В протоколах эти представители именовались как «комиссары». От Австрии – барон фон Штюрмер; от Российской империи – граф Бальмен и от Франции – маркиз де Моншеню.
Если говорить об австрийце, то это был посланец князя Шварценберга. Фон Штюрмер являлся профессиональным дипломатом и отменным службистом. Незадолго до отправки на о. Святой Елены барон женился на молоденькой француженке. Так совпало, что отец девицы когда-то давал уроки сыну Лас Каза – сейчас приближенному Пленника. Узнав об этом, камердинер Императора отправил к Штюрмерам посыльного. Каково же было разочарование графа, когда баронесса не захотела с ним знаться.
Через два года, так и не найдя общего языка с Хадсоном Лоу, барон Штюрмер покинет остров, став австрийским посланником в Бразилии…
Французский представитель, маркиз де Моншеню, стал комиссаром на злосчастном острове совсем случайно. Если точнее – по воле хитрого Талейрана, подписавшего постановление о его назначении за день до своего смещения.
– Этот дурак уморит Наполеона скукой, – хихикнул Талейран и поставил крючковатую подпись.
Неприятности для маркиза начались с того самого момента, когда он ступил на остров.