Позже будут рассказывать, что толпа вокруг эшафота неистовствовала; другие будут настаивать – молчала. Сансон все видел. Видел и слышал. Он взирал на чернь с эшафота и люто ненавидел всех этих жаков и жанов с их женами, раскрасневшимися от гнева. Отныне он их просто презирал! И втайне злорадствовал, видя, как безбрежное людское море, еще минуту назад оравшее: «Смерть тирану!», вдруг разочарованно притихло. Палач усмехнулся: все эти крикуны теперь выглядели так, как если бы с них разом прилюдно сняли штаны…
Казнь короля потрясла Сансона. Нож гильотины, рубивший головы убийцам, фальшивомонетчикам и прочим негодяям, на сей раз расправился… страшно сказать – с самим Луи Шестнадцатым! С августейшей особой, помазанником Божиим. Все, что делал палач до сих пор, чем жил и даже гордился, начинало рушиться буквально на глазах. До января 1793 года Шарль-Анри Сансон был уверен, что занимается чем-то очень нужным как для своей страны, так и для общества в целом; столь необходимым, с чем могли справиться только они, мужчины из их рода – сильные и справедливые люди.
И вдруг все перевернулось с ног на голову. Было очевидно, что бедный Людовик ни в чем не повинен; король явился разменной монетой в грязной игре низменных политиков. И палач в этом ничуть не сомневался. Как и в том, что казнь короля явилась самым обыкновенным убийством! Палача безжалостно используют, заставляя делать самую грязную работу. И Сансон ее выполняет. По приказу еще больших ничтожеств, чем сам…
Несколько дней после казни Шарль-Анри пролежал в постели, будучи в некой горячке. Не лучше чувствовала себя и его взволнованная супруга. Даже сыновья выглядели подавленными. Людовик не обманывал – он умер невиновным. И это обстоятельство сильно удручало. Если так пойдет дальше, чесал затылок Сансон, не сегодня-завтра вся эта чернь запросит голову Главного Исполнителя, то бишь палача. Того самого, кого они называли «Великим» и кого так презирали…
Мысль все бросить и скрыться где-нибудь в глуши Лангедока не раз посещала Сансона. Лучше бы, конечно, принять монашеский постриг, но кто с таким будет иметь дело – на порог не пустят! Ибо греха на нем столько, сколько на всех вурдалаках, побывавших в Консьержери за столетие. Какой-нибудь Картуш – истинный агнец в сравнении с ним, Сансоном Четвертым из династии Палачей. Пусть и узаконенных, но палачей же…
Была еще и ответственность. Высокая и главная. Перед семьей. Тяжко будет им всем без кормильца; нет, не умрут, прокормятся, однако лиха хлебнут вдосталь. Для того ли он растил и воспитывал сыновей, чтобы вот так взять и все бросить? Не по-честному, да и глупо. Остается одно: смириться…
Показательная расправа над Луи Капетом вызвала не тот эффект, на который надеялись депутаты. Казнь монарха не только не погасила пламени Революции, но еще больше его распалила. Как сорвавшийся с цепи злобный пес начинает беспорядочно бросаться на первого встречного, так чернь, почувствовав свою безнаказанность, стала требовать новых жертв. Толпа жаждала крови. И призывала к изменению законов, которые позволяли бы безбоязненно отправлять на эшафот десятками и сотнями одновременно.
Так появился Революционный трибунал (Tribunal révolutionnaire). Созданный 10 марта 1793 года по специальному декрету Национального Конвента, поначалу он назывался Чрезвычайным уголовным трибуналом, однако уже осенью того же года (8 брюмера II года) он будет называться Революционным трибуналом. Общественным обвинителем новой карательной структуры был назначен некто Луи-Жозеф Фор; но после того как тот отказался от этого предложения, его пост занял один из заместителей – Антуан Фукье-Тенвиль.
Депутат Верньо в адрес этого судилища справедливо заметит:
– Нам предлагают узаконить инквизицию, которая будет в тысячу раз хуже венецианской…
Но на слова какого-то одиночки всем было решительно наплевать. Трибунал состоялся.
В состав нового учреждения вошли десять избранных Национальным Конвентом судей (в двух отделениях); Трибунал имел право принимать решения даже при трех голосах в каждом отделении. Но самое главное крылось в другом: решение Революционного суда являлось окончательным. Никаких апелляций, никаких кассаций!
Виват, Республика! Виват, Революционный трибунал!! Да здравствует «госпожа Гильотина»!!!
В начале апреля 1793 года был гильотинирован некто Бюкаль. Солдат-дезертир, который в истории Франции непременно затерялся бы среди прочих жертв террора, если б не одно обстоятельство. Дело в том, что этот самый дезертир (удравший к неприятелю и плененный через несколько дней) стал первой жертвой после январской казни короля. Это раз. Во-вторых, Бюкаль был первым из осужденных, отправленных на гильотину по приговору Революционного трибунала.