- Что это за меланхолия? Что это за чеховские мотивы? Разве так встречают горячо любимого и давно не виденного брата?
- Давно, аж с утра!
- Да, но до этого, до этого я не был... Два, четыре... - И он принялся высчитывать, сколько месяцев он отсутствовал. - Пять месяцев! А знаешь, кого дядя Андрон пригласил на обед?
- Кого? - постаралась она сделать заинтересованный вид.
- Какого-то итальянца. Он музыкант и выдувает такие длинные, гнусавые звуки из этой трубки... Как ее?
- Гобой?
- Да, кажется, гобой... А может, и не гобой, а гу-бой!..
Славный он был, этот Николя с живым умным взглядом и беспечно заложенными в карманы брюк руками. Когда-то в детстве мама их ему зашивала, чтоб не держал руки все время засунутыми и не клал всякую всячину от жуков до остатков омлета для низенькой таксы Батончик. Теперь попробуй, зашей! Вон какой
вымахал, наверно, и еще растет, а вот она, Анна, выше уже не станет.
После второго завтрака все разбрелись кто куда. Анна поднялась в свою комнату и прилегла на кровать. Последнее время она стала такой раздражительной, невыносимой. Из каждого разговора с ним выходил скандал, каждое замечание проливалось новым потоком застарелых обид, и не было ни единого признака, что этот замкнутый круг когда-нибудь разомкнется. Ей нестерпимо захотелось плакать.
- И как верно, как верно характеризуют это имя. Все время чем-то жертвующая и скандальная. А как я могу быть спокойной, если чувствую, что меня используют? И не отпускают, и не дают ни шагу пройти вперед...
Солнце заглянуло в комнату уже с другой стороны, и из угла навстречу ему выглянули блестящие безделушки из слоновой кости.
- Ничего нет. Всё иллюзии...
Она долго лежала, бесцельно глядя в одну точку, пока не стала засыпать, и, все еще наполовину ощущая бодрствование, видела возникающие перед нею живые, объемные картины. Ей казалось, что она держит в руках красные нитки и они все время рвутся. То она куда-то шла и в темноте падала в грязную лужу и на ходу снимала платье. Проснулась она за полчаса до обеда и ничего не могла вспомнить из того, что, ей утром казалось, было так важно сделать.
На террасе уже накрывали на стол, и дядя Андрон ходил около, ища, во что бы запустить пальцы. Он сам привез итальянца, и тот был еще под впечатлением от лихой дядиной езды.
- А-а! Вот, знакомься. Это Ольга, а эта ершистая, черненькая - Анна. Остальных ты знаешь, и не делай, пожалуйста, звериной морды. Все и так видят, что ты рад, - представил он гостя.
- Анна Каренина? - улыбнулся тот, несмотря на предупреждение, и действительно стал похож на какую-то многозубую зверюшку.
За обедом было оживленно. Дядя Андрон уминал вареники со сметаной так, что ему еле успевали подкладывать, и рассказывал о своей новой идее запустить примадонну летать по сцене на воздушном шаре.
- А я бы тогда пришел на премьеру с ружьем и в конце третьего акта посадил бы эту пехтерю в полное свое вдовольствие! - закончил он рассуждать.
- Ну и как же она взлетит, если она пехтеря? - вставил Николя и подмигнул сестре.
- Что ты мне сразу свет включаешь? Дай человеку помечтать! Мечта, она... Знаешь, какая у меня мечта?
- Боюсь подумать, дядя Андрон. Как бы мы все на воздушном шаре не полетели.
- И когда это из тебя такой остряк вырос?..
Анна их не слушала. После чая она незаметно встала и пошла прогуляться по саду и вдоль аллеи, обсаженной пышными липами, с одного боку растущими ниже, к другому выше, как матрешки. От них сладко пахло, и на каждой ветке трудились пчелы. Постепенно она дошла до дороги, а по ней до пригородной станции. Вечерело, но летнее солнце стояло еще высоко.
- Каренина... - повторила она слова гостя и направила мысли в другую сторону.
После неожиданного утреннего открытия она чувствовала себя опустошенной и бесцельной. С грохотом подкатил пыльный поезд. Она пододвинулась ближе, к самому краю платформы, и стала лихорадочно соображать, как ей к нему подступиться.
- Как же это у нее получилось? - шептала она в смятении. - Она падала между двух вагонов. Но они идут так тесно...
- Совсем как я в пору своей первой влюбленности, - вдруг услышала она знакомый дядин голос с легкой хрипотцой. - Шальная!
Она обернулась, но на платформе никого не было, кроме старого носильщика с большим, одиноким чемоданом.
Поезд пронесся, не останавливаясь, и снова стало по-деревенски тихо. На станции зажгли фонари, из буфета полетел веселый женский говор. Ей захотелось так же беззаботно сидеть под распахнутым окном, пить чай и разговаривать, и она медленно, а потом все ускоряя шаг, пошла к дому.
- Где ж ты бродила, шальная Анна? - встретил дядя Андрон ее у аллеи. - Заждался. Хотел тебе что-то показать.
- Что, дядя Дрон?
Он поднял голову и показал на небо над холмом. Там, в чистой, ровной синеве вечера, светился тонкий месяц с зазубринками, и в том месте, где дети пририсовывают глаз, висела голубоватая слеза.
- То ли есть такая примета, то ли я выдумал сам, но слезы на молодом месяце - это к концу печалей.
Он дал ей полюбоваться на воздушный простор, открывавшийся перед ними, и, ласково взяв за руку, повел домой, где уже давно пускал пар чайник с петушками и такие же чашки звенели о блюдца, наслушавшись шарад.
Комедия дель арте
От деревенской скуки решили поставить спектакль. Долго спорили о пьесе, хотелось чего-то хорошего, серьезного, со вкусом, или легкого, но от хорошего автора. Басовитый Егор, прикрывавший голову носовым платочком, чтоб не напекло июльское солнце, непременно хотел, чтоб постановка была монументальной, и упирал на это слово каждый раз, как к нему обращались. Пока шли дебаты, все разогрелись, проголодались и очень были рады альтернативному предложению Бори Барянского написать пьесу самим. За такой щедрый дар его таланта Боря просил выдавать ему за чаем двойную порцию абрикосового бабушкиного варенья и именовать отныне не иначе как Бо, что в переводе с французского означало "прекрасный" и "великолепный".
Бо не было видно два дня, и все уже стали волноваться, не уехал ли он с их вареньем в город, но зато на третий он появился при полном параде, с ромашкой за ухом и желтой папкой для бумаг. Выйдя с плетеным стулом на середину веранды, он артистично выбросил одну ногу вперед и объявил, что вернулся к истокам, к итальянским театральным традициям, и написал пьесу в стиле комедии дель арте. Затем последовало чтение сочинения. Учитывая то, что никто из присутствующих писать не умел, это было неплохо, а если взять во внимание, как назойливо приставали мухи и хотелось поскорее растянуться где-то в садовой тени, то даже очень хорошо.
- Погоди-ка, Бо, - прервал его румяный, круглолицый Петя с писательской дачи. - Если я тебя правильно понял, то Пьеро ты списал с меня. - И они воззрились друг на друга.
- Нет, Петя, ты ошибаешься. Может быть, в чем-то вы и похожи, поскольку оба раскрываете рот и из него вылетают слова, но это не ты, - отрезал драматург и для удобства сел.
- Но он произносит у тебя: "Пьеретта, взгляни, какая красота красивая!" - настаивал еще больше разрумянившийся молодой человек.
- Тогда это точно не ты, потому что у тебя бывает только "крысота". - И он продолжил чтение, а разобиженный Петя смешно надул губы и весь ушел в себя.
Когда окончилась сцена вторая и чтец набрал воздуху для нового захода, две сестры в платьях в цветочек переглянулись и одновременно загалдели:
- Это ты ему рассказала про беседку?
- Я?
- Конечно, ты все знала!
- То же самое я хотела спросить у тебя, - перебивала старшая.
- Спрашивай! Тоже мне, доверие называется! - не отступала первая, одергивая "цветочки".
- Мамзели, мамзели! - осторожно вмешался Егор. - Блюдите себя.
- Я хочу, чтоб он это вычеркнул!
- Я тоже! - поддержала Лидочка Ланская и тряхнула завитками. - А то выходит, что я влюблена в какого-то лопуха.
- Это я лопух? - подал голос из дальнего угла ее дачный обожатель.