- Тебе очень идет это платье, – зачем-то сказал Николай и поправил прядь ее волос, чуть выбившуюся из привычного пучка. Платье ей шло не более любого другого. В нем невозможно было определить ни ее возраста, ни того, привлекательна она или нет. А ведь когда-то бесконечно давно она казалась другой… впрочем, тогда все было другим. И уж тем более он сам.
Под руку, как и положено супружеской паре, они вошли в Ройал-корт. В холле уже толпилась публика, над которой витал тихий гул сдержанных разговоров. Вера никогда не бывала здесь раньше и с интересом осматривалась – когда еще представится возможность пожить несколько недель в Лондоне? Завершится курс лекций, которые в Университетском колледже Лондона читал профессор Авершин, и они вернутся в Париж. Потому эти несколько недель Вера упорно ходила в театры и галереи. В галереи ее иногда сопровождал муж. В театр – чудо, что в этот вечер удалось уговорить.
- Пора, - сказала она Николаю, когда заметила, что публика потянулась в зал, и прошла к их местам.
Он помог ей сесть и сам опустился в кресло, смиренно ожидая начала представления. Названия пьесы он не запомнил, фамилий актеров, несомненно, довольно известных, тоже. Если бы можно было закрыть глаза и проспать эти пару часов в полумраке, он бы с удовольствием воспользовался такой возможностью. Но выслушивать потом сдержанное осуждение Веры тоже не хотелось. Несколько минут он смотрел на сцену, скрытую алым занавесом, и думал о том, что этак занавесом он и сам отгородился от жены, от воспоминаний, от жизни. Занавесом была работа. Единственное, что все еще его интересовало.
После третьего звонка свет в зале померк. Пьеса начиналась с небольшой увертюры в странном новом стиле джаз. Уже одно это шокировало публику. И одно это все ту же публику привлекало. После поднимался занавес, открывая декорации, и начинался сам спектакль.
Некоторое время он тупо смотрел на сцену, пытаясь следить за сюжетом. Но мысли кружились вокруг чего-то пульсирующего и горячего в глубине сознания. Звенели, жужжали, вибрировали, будто наэлектризованные. Его охватило странное напряжение, которому не было имени. Он, черт подери, никак не мог понять, что с ним происходит. До той поры, покуда это самое звенящее в самой сердцевине не замерло. На пятой минуте спектакля на сцену вышла актриса, исполнявшая главную роль – молодой женщины из высшего общества, мечущейся между долгом и любовью в вечном сюжете, прочитанном по-новому. В этот момент звон прекратился. Все стало на свои места. Николай выдохнул и стал следить за актрисой, смутно ему напоминавшей то, что в нем не болело, погребенное в глубине души. Но при этом все еще живое.
Ему откуда-то знаком был ее голос, ее поворот головы, ее порывистые движения… Лицо было довольно далеко, чтобы разглядеть его хорошенько. Но вместе с тем… это не могла быть она. Откуда ей взяться здесь спустя столько лет? Цвет волос с толку не сбивал. Наоборот. Возвращал к действительности. Он помнил выкрашенную перекисью водорода изящную кошечку, которая весьма жизнерадостно выпускала коготки. Эта женщина на кошку не походила. Темный цвет волос с рыжинкой был естественным. И она была… настоящей, даже играя роль. Та, другая, настоящей быть не могла, потому что не умела, у нее вся жизнь была ролью. Но, кажется, впервые за долгие годы он позволил себе хоть немного прикоснуться к прошлому. Это причиняло боль и все же… давало надежду на исцеление.
Первый акт он досматривал почти с удовольствием. В антракте Вера принесла откуда-то программку. Он скользнул глазами по бумаге и улыбнулся. У актрисы и имя было похожее. Клара Вилсон. Ту… из его молодости… звали Клэр. Клэр дю Вириль. Вот и все сходство.
В зал на второй акт Николай возвращался уже успокоившимся. Уже не верящим в то, что такое совпадение возможно. До единственного мгновения, когда сомнений не осталось.
Актриса подняла подбородок и спокойно в звенящей тишине замершего зала произнесла:
- Прощай, Жорж.
Николай вздрогнул и сглотнул. Это была она. Его Клэр.
В этот самый момент он уже не видел ни зала, ни людей в нем. Он видел только ее. Не было его собственной жизни, бестолковой, бессмысленной… Была только освещенная сцена, где стояла худенькая женщина с осанкой королевы. И жила свою роль.
Потом он всё куда-то торопился. Зачем-то суетился и молился лишь о том, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Наплел что-то Вере про необходимость среди ночи встретиться с сэром Гардинером для обсуждения его труда по египетской грамматике. Усадив жену в такси, он остался возле выхода из театра. Нервно курил сигарету за сигаретой, глядя, как один за другим здание покидают актеры труппы. Он ждал. Ждал и сам не знал, чего ждет и зачем.
Для него потеряло всякий смысл все прочее. Он вдыхал и выдыхал табачный дым, вглядываясь в свет фонарей, оттеняющих мелкую морось. Он даже успел подумать о том, как отвратительна зима в Лондоне.
А потом снова увидел ее. Она шла к только что подъехавшей машине в ослепительно белом и ужасающе непрактичном манто и изящной шляпке под руку с высоким мужчиной несколько старше ее, что бросалось в глаза. Верно… в конце он вместе с актерами выходил на поклон.
«Режиссер…» - запоздало сообразил Николай, глядя на них. Они были будто созданы друг для друга и казались сошедшими со страниц журнала для высшего света. Перед тем, как устроить Клэр в машине, мужчина поцеловал ей руку, она что-то ответила ему. И оба они рассмеялись. Потом она скрылась за дверцей. Он сел за руль. Николай снова затянулся сигаретой, и, когда выдохнул, авто было уже довольно далеко. Что ж, в самом деле, отчего бы не выдохнуть? Теперь, когда черная ткань, охранявшая его от прошлого, была сметена ко всем чертям.
21 декабря 1925 года, Лондон
Тупая боль раздирала висок. От этого ноющего сверления Клара проснулась и поморщилась. Потерла пульсирующие точки – средоточие ее мучений, но легче не стало. Это все потому, что она была жутко недовольна своей вчерашней игрой. А после никак не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Что терзало ее, она и сама не знала. Генри сказал, что получилось сносно. Публика аплодировала так же, как всегда. Но она была совершенно уверена: вчера что-то пошло иначе, чем обычно.
Спустившись к завтраку, Клара обнаружила, что муж дома. Как правило, если в театре не было утренних репетиций, Генри уезжал в клуб, и она с удовольствием посвящала это время себе: принимала парикмахера, массажистку, читала или просто недолго бездельничала. В ее сложившейся устроенной жизни, когда в личном они с мужем не мешали друг другу, ей особенно не хватало сына. Ноэль уже три года учился в Бедфорде и приезжал только на каникулы. Клара скучала. И порой, бросив все, срывалась на несколько дней к нему. Генри сердился, ворчал, как сложно заменять спектакли, просил, чтобы она хотя бы предупреждала о своих отъездах. Она обещала. Но проходило время, и все повторялось. В прошлый раз Клара видела мальчика несколько недель назад, и ей казалось, что прошла целая вечность.