Он ждет, пока они не уйдут, преисполненные спокойствия и уверенности в себе, а потом поворачивается к Аргу:
— Ну, что скажете?
— Ничего! У меня нет слов. Но вы меня огорошили! Я ведь уже пять лет работаю бок о бок с Валери.
— Кто-то руководил их действиями! Это совершенно очевидно! — продолжает размышлять вслух Кларье. — Они даже не сочли нужным защищаться, плакаться на свою судьбу. И сразу пустили в ход заветное слово: «жалость». Слово, превращающее преступление в благодеяние. Есть кто-то стоящий за их спиной. Задумав убийство Антуана, этот неизвестный сказал им: «Даже если дело дойдет до суда, вы ничем не рискуете. Абсолютно ничем, уж я об этом позабочусь!» А Валери, как самая толковая из четверых, заметила: «А кто поверит, что мы все подчинились схожему порыву жалости в одну ночь… Было бы нас двое, ну, еще трое… а тут сразу четверо!.. Как-то слабовато похоже на правду!» И тогда настоящий убийца сказал: «Если вы вдруг и окажетесь на скамье подсудимых, то мы соберем столько свидетелей вашей добропорядочности, сколько понадобится. В центре, борющемся с болью, все строится на жалости. Чувство жалости и есть мотор, заставляющий работать клинику».
— Как вы можете шутить? — недоумевает доктор.
— О, у меня даже и в мыслях нет шутить! — возражает Кларье. — Но должен вам покаяться кое в чем… С той поры, как я рыщу ищейкой по вашей клинике, я постоянно пытаюсь за каждым добрым поступком разглядеть некую прозаическую и более или менее грязную побудительную причину. Вот эти четыре девушки, скажем, не получили ли они что-нибудь в подарок за послушание?..
Доктор картинно воздел руки к небу:
— Вы хотите, чтобы я окончательно разочаровался в людях?
— Нет, конечно. Но моя профессия научила меня одной истине: света без тени не бывает, как не бывает и доброты без расчета, а возможно, и решимости без отчаяния. И поэтому я всегда начинаю всматриваться… Я пытаюсь найти эти прозаические побудительные причины. Вот погодите, я еще покопаюсь в банковских счетах наших чувствительных сиделок! Да что вы, доктор! Только не надо так смотреть на меня! Если в центре находится злоумышленник, лелеющий черные замыслы, мы обязательно рано или поздно его обнаружим, и никто и ничто тогда не помешает вам получить Нобелевскую премию.
Аргу скромно поднимает глаза к потолку:
— Конечно, я очень верю в силу моей молекулы «бета», но на такую награду вряд ли могу рассчитывать.
— До завтра! Мне еще нужно отчитаться перед моим дивизионным бригадиром, а потом я вернусь и продолжу расследование.
— Честное слово, Андре, — говорит дивизионный бригадир, — я прекрасно понимаю, что это жутчайшая работенка. — Неожиданно он понижает голос: — Когда войдет Ивета, никакого тыканья. Она у меня работает только третий день, пусть привыкает к почтению. — Он звонит. — Кофе, пожалуйста. Знаешь, какая фраза больше других запомнилась мне из твоего долгого отчета? «Клиника Кэррингтона напоминает посольство».
— И я снова готов подписаться под этими словами, — живо откликается Кларье. — И в первую очередь напоминает посольство тем, что надо беспрекословно подчиняться патрону. Меня быстро одернули, стоило мне только слегка выйти за рамки расследования. И я уверен, что он еще пожалуется на меня!..
— Уже пожаловался! Не бери в голову, старина! Спокойно продолжай работать! У нас найдутся контрмеры!
Входит Ивета, пышущая здоровьем нормандская красавица. Пока она находится в кабинете, мужчины обсуждают празднование славной годовщины высадки союзных войск. Пробуют кофе. «Превосходный!» — кивает Кларье. И берет предложенную дивизионным бригадиром длинную и тонкую голландскую сигару.
— Ах ты черт! Опять не можем с тобой как следует посидеть и поболтать! — ворчит начальник.
И оба снова возвращаются к проблемам Кларье.
— Без всякого сомнения, в клинике совершено преступление! — говорит тот. — И это обстоятельство все меняет. Нам уже нет дела до того, что Кэррингтон — американский гражданин, так или иначе он работает на французской территории. Сейчас мне нужно, чтобы он хорошенько это осознал, а потому требуется ваша поддержка.
— Все необходимые шаги в этом отношении уже сделаны, — отвечает ему бригадир. — Официальные бумаги отправлены. Так что чувствуйте себя в клинике полновластным представителем Закона, мой дорогой Андре. Со своей стороны, я получил некоторые весьма интересные сведения. Оказывается, местная клиника отнюдь не является единственным учреждением Кэррингтона. В США существуют еще три аналогичных под общей вывеской: «Кэррингтон Буллит инкорпорейтед». Буллит — это имя его покойной жены. Да еще вдобавок в Детройте строится целый завод, где будет производиться больничное оборудование и в частности протезы. Дело вовсю процветает, кстати, за последнее время акции фирмы высоко котируются на бирже. Но… — Дивизионный бригадир выпускает клуб дыма и продолжает: — Жизнь так устроена, что всегда сыщется какое-нибудь «но». Оказывается, существует еще одна фирма — «Стретчер манюфактюрин компани», даже более могущественная, нежели компания Кэррингтона, и работающая по тому же профилю — производство протезов. Невероятно, да? Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день появится международный рынок протезов? И не только протезов, ибо эти парни смотрят далеко вперед… они собираются также выпускать носилки для машин «Скорой помощи», а также всевозможный хирургический материал для зон стихийных бедствий, землетрясений или революций.