– Шесть! – рискую.
– А вот и нет! Она тысяча семьсот тридцать семь! – ликует.
– Шесть – это радиус Земли, пап! – подсказывает Дариус, а я пыхчу, как паровоз.
– А какое животное самое большое в мире? – не унимается всё тот же один из моих троих сыновей.
Но это уже легко, спасибо, Господи, за шанс реабилитироваться:
– Кит!
– А что такое…
Твою ж мать… этот допрос когда-нибудь закончится?
– Сингулярность?
– Вселенная в момент Большого взрыва!
Элайя поджимает губы, Дариус гордо усмехается – не так и безнадёжен его отец. Да, в их возрасте я тоже любил канал Discovery, и на этой оптимистичной ноте я задаю свой главный вопрос:
– Кто в моё отсутствие не слушался маму?
У Элайя, кажется, пропала шея, Джордан прикидывается страшно занятым, проходя лабиринт на обратной стороне коробки из-под хлопьев.
– Хе-хе, – посмеивается Дариус.
– Они оба! – доносит Альба, тыча пальцами в своих единоутробных братьев.
Тяжело вздыхаю:
– А я о чём Вас просил, молодые люди?
Оба сидят, насупившись, и уже изучают дно своих тарелок. Да, в гневе я грозен и беспощаден, особенно, если дело касается их матери.
– Ну… не всё было так плохо, – неожиданно вступается за младших Дариус. – Вчера, так сказать, их сорвало, но до этого держались вполне сносно.
– А кого выгнали из школы?
Дариус смотрит в глаза, смело не отводит взгляда:
– Я расскажу тебе наедине, если можно, пап.
Уважение к старшему сыну и знание его всегда достойного поведения заставляют согласиться с его просьбой:
– Хорошо, сын. Надеюсь, ты не забыл о том, что мужчина?
– Нет. По этой причине всё и вышло. Ладно, фиг с ней с малышнёй, их ведь это тоже касается. Стив-немец предложил на спор лезть на крышу, я отказался, он сказал, что я не мужик. Ладно б просто сказал, а так стал на весь класс орать, девчонки смеялись. А ночью дождь лил, там скользко, как на катке, что если б упал? Что было бы с матерью?
У меня дети – индиго, все четверо. Я бы полез и в снег, и в дождь, и сам бы кого-нибудь подбил, но не Дариус, потому что у него разум прежде всего. И сейчас я не только горжусь им, но и благодарен за то, что он думает о матери, осознавая её уязвимость. И это не Мел, как ни прискорбно. Ева стала настоящей матерью для Дариуса, полноценно восполнив пробелы Мелании, и я благодарю Бога за то, что моей бывшей жене хватило ума позволить Дариусу жить с нами – она оказалась не настолько эгоистичной, чтобы лишать сына семьи в угоду своим принципам.
– И что дальше? Избил его?
– Пришлось. Иначе бы он не заткнулся.
Мой отец сейчас сказал бы «кулаками споры не решают».
– Ну ладно, избил так избил. В другой раз подумай, как ударить словом, и тут я не оскорбления имею в виду.
– Я не умею словом, пап.
Знаю, это проблема. Я вот умел и словом и кулаками, а разве это принесло мне счастье? Как умеет, так и стоит за себя мой ребёнок.
– Окей, Дариус. Я тебе доверяю, и знаю, что в каждой ситуации ты выбираешь оптимальный путь.
– Спасибо, что понял, – почти заметно улыбается.
Я улыбаюсь в ответ, потому что действительно им доволен, и получаю:
– Тебе надо будет к директору зайти по этому поводу… но не обязательно сегодня, ты же с дороги устал?
– Зайду. Обязательно зайду, но не сегодня. Не переживай на этот счёт – разберёмся, – подмигиваю.
Конечно, не сегодня: в это утро у меня есть дела поважнее – до чёртиков соскучившаяся жена.
С развозкой детей по школам управляюсь за полчаса, но вернувшись, обнаруживаю, что моя жена так и не просыпалась. Быстро принимаю душ и в полной готовности укладываюсь рядом с Евой, нарочно стараясь быть немного более шумным. Но она всё равно спит, только, вздохнув, один раз улыбается во сне. Вот даёт! Видать, хорошенько вчера напилась успокоительного!
3
Angus Julia Stone – Stay With Me – Live Spotify Sessions 2015
Tom Odell – Magnetised (Acoustic lyrics)
Jon Bryant – Light
Я смотрю на неё спящую, смотрю и не могу наглядеться, не способен оторвать своих глаз: немного спутанные волосы, фарфоровый лоб, идеальные брови, глаза, нос, скулы, чуть приоткрытые губы – картинка моего персонального счастья. Только моего.
Солнечное пятно медленно ползёт по подушке, захватывает подбородок, щёку и вот уже целиком ложится на любимое лицо. В ярком свете плотно сомкнутые веки кажутся ещё более хрупкими – я могу видеть десятки тончайших, почти микроскопических вен, несущих кровь от её сердца или обратно к нему. Они подрагивают, морщатся, стараясь лучше выполнить свою работу – спрятать глаза моей спящей Евы от света.