Из окна второго этажа выглянул Микки. Присвистнул и легко перемахнул через подоконник. Рена не успела даже охнуть, как священник культа Баиги сделал в воздухе сальто и приземлился возле неё.
– Заходите, – сказал он. – Андреа ждёт.
Рена, робея, вошла в первый из двух подъездов.
– Третий этаж, - подсказал снизу Микки, идя вместе с Деми немного позади. – Этот дом построил Викки Делир. Для тех, кому совсем негде жить. Андреа наша царица, она решает, кого впустить сюда, а кого выгнать. Тут всё есть, даже водопровод, – гордо заявил Микки. – Даже канализация! Только вот платить приходится да иногда чистим сами.
Рена повернулась к нему.
– И кто же платит? – спросила она удивлённо.
– Как кто? Все понемногу. Кто может, конечно. Викки большое дело сделал, – убеждённо сказал Микки. – О, пришли. Стой, не стучи. Она же не слышит!
Рена опустила руку, разжала кулак. И правда, ведь бабушка Деми не видит и не слышит.
– Просто открывай и входи, – сказал Деми. – Если Андреа кого-то ждёт, она не запирает двери.
За скрипучей створкой обнаружилась светлая, просторная квартира. Вернее – огромная комната с тремя большими окнами, а рядом кухонька с балконом. Тут пахло свежим хлебом и куриным супом. Смуглая девочка лет четырнадцати выглянула из кухоньки, которая вся была как на ладони, всплеснула руками. Побежала в комнату, куда уже входили гости. Там, на кровати, сидела старая Андреа. Её выцветшие глаза уставились в противоположную стену, и Рена поневоле тоже посмотрела туда.
Вся стена была оклеена старыми плакатами с Викки и фотографиями уличных танцоров. Викки Делир выделялся среди всех полосатой рубашкой, широкой белозубой улыбкой, светлым взглядом. Рена ожидала, что он будет моложе. Но ни на одной фотографии Викки не выглядел младше пятидесяти. Кроме него, были и другие люди – смуглые и не очень, женщины и мужчины, мальчики и девочки. Много улыбок, много движения. Почти на каждой фотографии танцевали, особенно одна женщина, высокая, статная. Андреа? Рена перевела взгляд на старуху. Девочка взяла Рену за руку и подвела к кровати. Старческая ладонь легла девушке на бедро. Рука Андреа почти ничего не весила. Рена взяла её в свои руки, тихонько сжала в знак приветствия.
– Сядь рядом, детка, – сказала Андреа. – Ты видишь фотографии? Узнала кого?
Рена снова сжала руку старухи. Микки подвинул к девушке стул, чтобы та села напротив старухи.
– Пусть мой глупый внук поставит пластинку. Ту пластинку, где мы поём вдвоём с Викки. Знаешь, детка, какой он был? Весёлый, смуглый – как мы, только глаза шальные, светлые. Серые глаза, словно серебряные монетки. Всегда смеялся. И пел. Ах, миа, как пел!
Рене захотелось плакать. Особенно когда зазвучал голос Викки Делира. И второй, женский голос, вторил ему.
– Мы могли танцевать и петь с рассвета до заката, а потом до следующего рассвета, только на любовь и на сон прерывались. Потому и девочки у нас родились такие – смуглые, как ночь, с глазами светлыми, как звёзды. Парни так и вились около нашего дома, миа. Жаль только, Викки к тому времени уже нас покинул. Старый дурак! – со слезами на слепых глазах вскричала вдруг Андреа. - Не мог пожить еще хоть до девяноста! Куда спешил? Всегда жить торопился, вот и помер в каких-то семьдесят пять. До сих пор помню его слёзы – подвёл я тебя, говорит, миа, подвёл.
Рена посмотрела на Деми. Тот следил глазами за граммофонной иглой, словно ничего важнее на свете не было.
– А девочки выросли красавицы… и внук у меня однажды родился такой же ясноглазый, хотя и светлее, чем они. Видно, в папашу своего удался, – с осуждением сказала Андреа. - Пропащий был человек, воришка и пьяница. Всё только и говорил, что надо моей Луизе титул араны вернуть, от которого её отец отказался. Говорил-говорил, да и втемяшил это в непутёвую голову моего глупого, глупого внука.
Девочка принесла на подносе чашки с бульоном, крепко приправленным ароматными травами, и старуха ощупью приняла из рук Рены свою порцию. Свежие лепёшки хрустели на зубах корочкой, от горячего бульона с пряностями першило в горле, и девушке казалось, что время замерло в маленькой комнатке. И воздух, который она вдыхает, всё тот же, которым дышал единственный на свете человек, наплевавший на богатства и титулы ради музыки, песен и танцев в пёстрой компании нищих. Двадцать пять лет назад он умер в семидесятипятилетнем возрасте, оставив уже немолодую жену и двух взрослых дочерей. Рена почувствовала, что слёзы уже на подходе. Андреа передала ей опустевшую плошку и продолжила свой рассказ, комкая в пальцах кусочек хлебного мякиша. Говорила она то громко, то еле слышно, потому что не могла слышать собственный голос.