- Ну и старикан, - отозвался я. - Сколько же у него орденов? Он знает?
- Их у него двадцать восемь из разных стран, ему стало тяжело их носить. А мадам имеет двадцать два ордена. У них есть такая медаль, которую тебе сегодня дали.
- А у меня, кроме этой медали, ничего нет.
- Он говорит, что ты молодой и сильный, и ты еще заработаешь свои ордена. Но будет лучше, если тебе их не придется зарабатывать.
Татьяна Ивановна подошла к стойке, ведя за собой высокую женщину, на лице которой блуждала рассеянная улыбка.
- Вы так прекрасно выступили, Виктор Борисович, - напевно сказала она, - и медаль вам так к лицу. Простите, что отвлекаю вас, но эта женщина сказала мне, что знала вашего отца, и я подумала, что вам будет интересно познакомиться с нею.
- Само собой, - я соскочил с табурета. - Прошу вас.
- Как похож, как похож, ну прямо вылитый отец, - женщина стояла передо мной, молитвенно сложив руки, и качала головой. Мне сделалось неловко.
- Мадам говорит, что ей уже восемьдесят два года, - переводила Татьяна Ивановна, - но она все помнит так, словно это было вчера. Она прятала у себя на чердаке четырех летчиков, и один из них был вашим отцом, тогда он был такой же молодой и красивый, как вы, - голова у мадам все время качалась и была не в силах остановиться.
- Так похож, так похож, - твердила мадам со слезами на глазах.
- Мадам счастлива, что увидела вас сегодня. Но она будет еще счастливее, если вы приедете к ней в гости. Мадам специально купит продукты и сама приготовит хороший обед. Она расскажет вам об отце. - Татьяна Ивановна сделала большие глаза, но все же кончила перевод. - Мадам говорит, что и ваш отец не забывает ее, каждый год он присылает ей поздравительные открытки.
Я тоже глаза раскрыл. Много мне от отце рассказывали, но такого я еще не слыхал.
- Мадам знает, что мы сейчас поедем на могилу моего отца? Узнайте у нее.
- Ах вот оно что, - с облегчением вырвалось у Татьяны Ивановны. Оказывается, этого летчика зовут Бобом, он американец. Очевидно, она перепутала. Я скажу ей, что вашего звали Борисом и он был русским летчиком.
- А какой смысл? - ответил я. - Она только расстроится да и не поверит.
- Да, да, Боб, молодой красивый Боб, - качала головой мадам-82, благоговейно прижимая руки к груди. - У меня сегодня настоящий праздник, что я познакомилась с вами.
- Вот видите, - ответил я. - Пусть она останется в своем прекрасном заблуждении. Мерси, мадам, мы непременно нанесем вам визит.
Она ушла счастливая, с высоко поднятой головой, которая все время качалась и никак не могла остановиться.
Конечно, твердил я, убеждая себя, конечно, его не было. И быть не могло. Никакого предателя там не было. Хотел бы я знать, как бы отец допустил, чтобы его предали. Не было предателя - и все тут. Вокруг меня друзья: Антуан машет - зовет к столу, Луи подошел, слушает и улыбается, Иван - мой верный друг и помощник. И этот Анджей - замечательный парень...
"Что такого я сделал?" - сказал я Татьяне Ивановне. А вот что сделал: нехорошо о ближнем подумал. Когда на собрании начали обсуждать, кто сколько денег даст на венок, я поднялся и объявил: "Тысячу франков". Мне захлопали. Президент сказал, что Армия Зет выделяет на венки пятьсот франков и будет платить за автобус. Кто давал сто, кто пятьдесят франков, но тут выскочил на сцену этот парень и крикнул, что он поляк и живет сейчас в Намюре, но партизанил он здесь, в Арденнах, и поэтому дает на венок восемьсот франков, однако с одним условием, чтобы в газетах не называлось его имя. Такого я вынести не мог, а поляка тут же засек. Почему он имя свое не скажет, или совесть у него не чиста, и он грехи замолить хочет своими франками?
А поляк подошел ко мне и протянул карточку. Он скрывает своё имя лишь потому, что его жена может прочесть и скажет, что он выбросил на ветер восемьсот франков, и тогда ему попадет по первое число. Все засмеялись, и поляку захлопали.
- Замнем, Иван, - сказал я, - скажи Анджею, что он мировой парень. Вы тут все мировые ребята.
- Ты тоже ему сильно нравишься, - сказал Иван. - Он очень жалеет, что не знал твоего отца, который был настоящим героем.
Я почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд. Женщина в черном стояла у стеклянной двери и пытливо глядела на меня. Она уже порядочно там стояла и искала глазами по залу. И вся была в черном: костюм, шляпка, чулки. А в руках у нее газета вчерашняя и сложена таким образом, что моя фотография выглядывает на сгибе.
Женщина скосила глаза на газету, потом снова на меня и решительно двинулась к столу.
- Пардон, мсье, - произнесла она, подходя, - вы Виктор Маслов?
- Совершенно верно, мадам. Бонжур, мадам.
- Я хотела бы познакомиться с вами, - она казалась сильно взволнованной и пыталась говорить нарочито официально, чтобы сдержать себя. - Если у вас есть свободная минута...
- Она хочет быть знакомой с тобой, - перевел Иван.
- Силь ву пле, мадам, я к вашим услугам. Сейчас я попрошу Татьяну Ивановну, и она переведет все, что вы захотите сказать, мне очень приятно, мадам. Может, мы присядем за этот столик?
Женщина в черном заметила, что я бросил взгляд на газету, которую она продолжала держать в руках, поспешно сунула газету в сумку. Сумка у нее тоже была черная.
Она положила сумку на стол и уставилась на меня таким же настойчиво-пронзительным взглядом, каким смотрела от дверей. Глаза ее были глубоки и тоскливы. Сухое длинное лицо оставалось неподвижным. Когда-то она была красивой, но, видно, заботы, заботы, слишком много забот оставили след на этом лице.
- Иван, буть другом, принеси для мадам оранжад, вы не возражаете? покончив с делами, я повернулся к ней. Татьяна Ивановна присела между нами. - Итак, я слушаю, мадам, простите, не знаю, как вас зовут.
- Мое имя вам ничего не скажет, - отвечала она, судорожно теребя сумку, - но ваше мне известно давно. Вы очень молоды и хорошо выглядите. У вас сегодня радостный день. - Она указала глазами на медаль.
- Я не отказываюсь, мадам, нынче действительно приятный для меня день. Мне присвоили звание почетного партизана, если вы слышали...
- Я не была на ваших церемониях, - продолжала женщина, и в глазах ее сверкнул огонек, - но слышала, что они проходят очень торжественно: знамена, цветы, речи.
- Можете поехать с нами, - предложил я, не переставая наблюдать за ней. Что-то неуловимое в ее взгляде невольно настораживало меня, и важно было найти правильную линию, чтобы не сбить ее. - Мы скоро поедем на могилу моего отца, он погиб в Бельгии.