Он читал и, казалось, пропустил мои слова мимо ушей. Но я-то видел насквозь весь его незатейливый ход мыслей: он уже прикидывал, не стоит ли ему сыграть на наших картах. Этот перелом начался в нем после того, как Антуан объявил мессира соучастником и напомнил о свидетелях. Инспектор прикрикнул на Антуана, а сам задумался. И теперь продолжал он взвешивать. Что выгоднее ему: задержать советского туриста с вздорными обвинениями в неких, требующих еще доказательства незаконных действиях и попытаться поднять вокруг этого газетную шумиху или же самому подключиться к разоблачению военного преступника? А вдруг мессир выйдет сухим из воды? Тогда и инспектору несдобровать: по головке не погладят, в глухую дыру сошлют. Что и говорить, сложная умственная деятельность была у инспектора!
- Как, вы сказали, настоящее имя этого мсье? Мишель Реклю? - спрашивал он, все еще колеблясь и прикидывая. - Почему этого имени нет в газете?
- Материал-то не я давал, - ответил я по-немецки. - Мои доказательства здесь, готов представить их в соответствующем месте, - я похлопал ладонью по заветной папке, но что там у меня осталось? Все это время я не выпускал из поля зрения портфель - там мои доказательства. Сначала портфель лежал у ног Храброго Тиля, но после ван Сервас поднял его и передал Щеголю. При этом они переглянулись, и старший управляющий указал глазами в потолок. Однако Щеголь помотал головой и портфеля не отдал. Эх, не ухватил я его сразу, в карманы, дурачок, полез. А теперь они начеку, и нет у меня в тесном холле оперативного простора. И еще кое-что высматривал я: белобрысого Якоба. Но того тоже не было видно.
- Вы, разумеется, будете отрицать это? - спросил инспектор у Щеголя.
Черный монах гневно и решительно поднялся со стула:
- Господин инспектор, считаю своим долгом предупредить вас, что вы превышаете свои полномочия, задавая подобные вопросы. Я немедленно связываюсь со своим поверенным и вызываю адвоката мсье де Ла Гранжа.
- Кстати, я вас ни о чем не спрашивал, мессир, - ответил инспектор не без некоторого ехидства. - А мсье прошу проследовать с нами...
- У меня нет времени, я должен ехать по делам, - объявил Щеголь, становясь в позу. Лицо его постепенно менялось, делаясь то рассеянным и трусливым, то наглым.
- Вы задавили ребенка, мсье, придется пройти в участок, - твердо сказал инспектор. - Прошу за мной. Лишним разойтись, - он сделал знак полицейскому, который снова появился в холле, и первым двинулся сквозь толпу.
- Не волнуйтесь, мой друг, - по-светски проникновенно сказал фон-барон. - Я сейчас же вызову адвоката. Метр Ассо будет здесь через четверть часа...
Щеголь хотел сказать ему что-то, но понуро промолчал и тронулся за полицейским инспектором.
- Адью, фон-барон, - сказал я по-нашему. - Могу передать прощальную записку Терезе. Но передач она вам носить не будет.
И пошел прочь. Мы с Антуаном, не сговариваясь, стали по обе стороны от Щеголя. Люди расступились, пропуская нас к выходу. Проходя мимо Виллема, я успел шепнуть:
- Где Якоб? Надо найти его.
- Я буду в машине, - ответил Виллем. - До моей границы двенадцать километров...
Я в последний раз бросил взгляд на Храброго Тиля, высившегося в углу. Тиль стоял в той же непоколебимой позе, лицо его навек окаменело, но мне показалось, будто он горько усмехнулся мне вслед.
На улице Щеголь поглядел на свою машину, возле нее уже стоял третий полицейский.
- Ну-ну, шагай вперед, немецкая подметка, - шепнул Антуан с выражением.
Мы двинулись по улице. Первый полицейский протиснулся между мной и Щеголем. Я отстал и пошел рядом с мужчиной в рубахе. Третий полицейский останавливал толпу, которая пыталась вылиться за нами из холла гостиницы.
- Где Виллем? - испуганно спросила Ирма, поравнявшись с нами.
Я оглянулся: "мерлина" у подъезда не было. Старинный фонарь болтался над входом, и Якоб бежал по улице.
- Теперь ты довольна, Ирма? - спросил я. - По-твоему вышло: попали в полицию.
- Но мы же свидетели, - бесстрашно сказала Ирма. - Я сама дам показания, как он наехал на бедную девочку.
Улочка кончилась, выведя нас к каналу, и мы свернули на набережную. Запыхавшийся Якоб догнал нашу группу. Он был неглупый мальчик и не кричал.
- Я дозвонился ей, - шепнул он. - Она уже выехала...
- Спасибо, Якоб, - ответил я и посмотрел на горбатый мост, открывшийся впереди.
Что было на мосту? Свидетельствует Виктор Маслов, сын Бориса. 12 часов ночи июля месяца 20 дня 1944 года. Мост через Амбле. "Кабаны" выходят на мост, чтобы последний раз обговорить детали и занять назначенные места. Над мостом тишина. И тогда взлетела ракета, ослепив партизан. Забили автоматы. Из-за поворота тут же выскочили мотоциклисты с пулеметами, за ними грузовой фургон. Но политических заключенных не было в том фургоне. Там сидели немецкие солдаты, а с ними и Дамере, он же Щеголь. Они стали стрелять прямо из машины. И Дамере стрелял. "Кабаны" отвечали разрозненно, успели бросить несколько гранат, но ракеты продолжали освещать их, и деваться им было некуда. "Прыгать и уходить!" - приказал Альфред Меланже. Немногим удалось спрыгнуть и спрятаться в спасительную темноту кустарника. У отца был ручной пулемет, поэтому он прыгнул неудачно и сломал ногу. Он залег в кустах и открыл огонь. Но силы были слишком неравны. Скоро сопротивление кончилось. Щеголь спустился вниз, чтобы опознать трупы. Тут и увидел его Альфред Меланже, укрывшийся в кустах. А немцы продолжали шарить по берегу, чтобы убедиться в том, что они убили всех. Щеголь нашел отца и вывернул ему карманы. До моста было далеко, он не осмелился тащить мертвого и оставил его в лесу. Ему хватило той записки, что он нашел в отцовском кармане. Немцы собрали раненых, и Щеголь уехал с ними в той же машине.
Так было на мосту, и невесело мне сделалось оттого, что я узнал об этом. Как и кому доказать то, что было на мосту? Каков мотив? Еще не все было ясно с мотивом - мне бы только в портфель заглянуть. Куда у него билет? А теперь буду я рассказывать свою историю и тыкать пальцем в предателя. Ну, составят на него протокол, заплатит он пятьсот или сколько там франков за разбитый велосипед, отвалит несколько тысяч на лечение - и будет восстановлена справедливость, как ее понимает уважаемый господин инспектор, который не Мегрэ. И даже если он хоть на полпроцента поверит в мою историю, все равно пойдет волокита. Если и задержат Щеголя, он тут же выйдет под залог и смотается, у него миллионы, и есть куда сматываться. Он снова переменит имя, перекрасится, перелицуется - еще на двадцать лет, - а там и срок давности выйдет, и станет он снова почетным пенсионером, попечителем, президентом какого-либо нового общества и, чего доброго, за мемуары примется.