Так что недаром я вызывал огонь на себя, ответные ходы следовали незамедлительно. Человек, который их делал, знал о каждом моем шаге — я всё время чувствовал это. Он был где-то рядом со мной, но я никак не мог его ухватить. Я хватал пустоту, идя по ложным следам, на которые он меня наводил. Но я не стал рабом своей схемы — и по ложным следам шёл не зря. Я шёл и анализировал каждый шаг. Из многоликой цепи безмолвных вопросов выделились два ведущих: где был предатель — в отряде или вне его? И каким был мотив? Ответ выводился путём аналитических построений. Едва услышав о Щёголе, чёрный монах принялся наводить меня на отряд… Послушай монаха и сделай наоборот. Когда же раскрылась ошибочность отцовской записки насчёт Жермен, я уяснил и другое: как же далеко от «кабанов» был предатель, коль даже отец не ведал о нём ничего. Отец не только ошибся, но и помог мне своей ошибкой. Так вывелся первый ответ: предатель был пришлым. Ложные следы отпадали один за другим, а истинный уводил все дальше от «кабанов», но вывод оказывался несомненным — предатель приближён к штабу, возможно, это офицер связи, который всё время перемещается и знает других. Оставалось отмести последний след — на человека с сигарой, сидевшего в «феррари». Версия Гастона также оказалась ложной, но не напрасной. Если вслед за отцом и старый Гастон, двенадцатый «кабан», как он себя называл, не знал истинного предателя и его мотива, то искать следует совсем в другом месте. Дальше от отряда, как можно дальше, в штабе полковника Виля, у генерала Пирра. И мотив преступления уже не может быть личным: брат за брата, обманутая любовь… После всего этого дорожка вывела меня прямо на экс-президента. Я не только восторгался его великолепной биографией, я её на ус наматывал. Но и ему можно воздать должное. Все, что он делал, было продумано самым тщательным образом. Он составил шикарную программу, чтобы ни на час не упускать меня из виду, и я сам же докладывал ему обо всём, что сделано или найдено. Он таскал меня по американским кладбищам, вёл под стены цитадели — смотри, сколько смертей вокруг. Он опубликовал в журнале фотографию «кабанов», на которой не хватало одного человека, и подложил её мне — ищи. И он знал, кого там не хватает. Он подсунул балладу о предательстве — видишь, предатель получил заслуженную кару. Он знал все про «кабанов», поэтому он с такой готовностью ухватился за нож, найденный в хижине, и стал наводить меня на Матье Ру — иди по следу. Он рассказал свою биографию — удивись!
Он продемонстрировал свои великолепные монограммы — восхитись! Не правда ли, адорабль? Даже вручение ордена и медали было своеобразным отвлекающим манёвром, который входил в его шикарную программу. Он выкликнул собственное имя у могильного камня, и голос его не дрогнул. Он узнал, что мы поедем искать Альфреда — и его человек караулил нас в Шервиле, чтобы сделать отметку на колесе. Он услышал, что мадам Констант предложила мне поехать с ней в архив генерала Пирра — и тут же выкрал папку с делом «кабанов». Ему нужно было это, чтобы проверить ещё раз имена, клички «кабанов» и навести меня на умершего Пьера Дамере. Он всё время отвлекал внимание, баламутил воду, но с Матье Ру и особенно с женщиной в чёрном он всё-таки промахнулся. Женщина в чёрном явно переиграла, хоть и не старалась играть. Она была слишком искренней, да и невозможно сыграть такую роль. Но всё-таки прошло свыше двадцати лет. Не могло столько ненависти храниться в её душе: вдова давно свыклась со своей трагедией. Но в том-то и дело, что она до сих пор не знала, кто убил её мужа. Она узнала об этом лишь накануне. И рассказал ей об этом Поль, сам или через подставное лицо, как он действовал всю жизнь. Недаром мой невысказанный вопрос так мучительно томил меня у родника, и ответ старого Гастона казался не очень-то убедительным. Не Мишель Ронсо, а Мишель Реклю рассказал женщине в чёрном о её муже. И не двадцать четыре года тому назад, а накануне. Вот почему зажглись ненавистью её глаза и заглохшая с годами боль вспыхнула с новой силой. Вот почему женщина в чёрном вела себя столь ослепленно: она сыграла не по задуманному сценарию. И ещё кое-что не предвидел Поль: что мы докопаемся до темно-синего «феррари» и засечём номер машины. На «феррари» ложные следы в первый раз пересеклись с истинными. И с Матье у него получилась осечка: Поль не мог знать, что Альфред Меланже встречался с Матье после войны и рассказал ему о предательстве. Во второй раз пересеклись следы. Я дал клятву на могиле отца, и Поль понял, что я не остановлюсь и пойду до конца. Мы нашли могилу Альфреда, Поль не выдержал и подослал чёрного монаха, а потом и сам явился за синей тетрадью. Но я был уже начеку. Я вызвал огонь на себя и ждал: кто же ко мне явится? Это было неизбежно. Чёрный монах провалился со своей миссией; но зато он узнал о синей тетради. И Щёголь должен был явиться за нею, он оказался тут как тут. Я был готов и к его появлению в облике великолепного президента. Его роскошная фамилия меня уже не волновала, потому что я давно вспомнил о милом друге, который из Дюруа превратился в дю Руа, чтобы стать познатнее. Я тут же раскрыл перед ним свои карты, чтобы побудить к более активным действиям. Он продолжал свою тактику: попробовал навести на несуществующего Мишеля, то бишь Буханку. Я выложил ему ещё больше, рассчитывая, что он не выдержит и кинется на меня с поднятым забралом — тогда бы мы схлестнулись в открытой схватке. Но он завладел синей тетрадью и стал удирать. Я безмятежно проводил его до машины, зная о том, что наши пути ещё пересекутся.