На острове ни Кости, ни Павлика не оказалось, и лодка помчалась дальше. Никита время от времени поднимал горн и подавал сигналы. Семен Петрович и Май Петрович смотрели один на левый, другой на правый берег. Мотор исправно стучал, и дед, довольный, посматривал на своих пассажиров.
Миновали кривун с сухим деревом, проехали бурную речушку, впадавшую в Морошку, Май Петрович в третий раз осмотрел сумку с йодом, бинтами, градусником, касторкой, ватой, рыбьим жиром и другими вещами, необходимыми для оказания первой помощи, а плота и мальчишек нигде не было.
— Чего там, — успокаивал дед Антип, — дальше Краснокуровки не уплывут. Большое село, там их заметят.
— Как бы не свалились с плота, — беспокоился Май Петрович и вопросительно смотрел на деда Антипа.
— Не должны бы, — рассуждал дед, однако спрашивал: — А плавать они умеют?
— Умеют, — вставлял свое слово в разговор старших Никитка. — А плыть на плоту — это Костя придумал, я его знаю…
В Краснокуровку приехали под вечер. Антип, как всегда, выбрал берег пониже и крикнул: «Держись!», но мотор, к его удивлению, остановился, и лодка мягко ткнулась в песок.
Посторонний человек по наивности решил бы, что здесь все в полном порядке: лодка причаливает к берегу, и мотор выключили. Но так мог подумать только человек, не знавший норова дедушкиного мотора. Сам дед этим происшествием был серьезно озадачен. Он покрутил заводную ручку, повернул краник, снял какую-то крышку и обнаружил, что кончился бензин.
— Шабаш, — произнес дед Антип. — Плавание окончено.
Краснокуровка взбегала своими улочками и огородами на пологую сопку. Где-то наверху проходила главная улица со школой, сельским Советом и магазином. «Сельпо». Туда и направились оба Петровича, чтобы разузнать, не слыхали ли здесь про великих путешественников Костю Борисова и Павлика Киле. Потому что люди, которые собираются у «Сельпо», обычно все знают. Дед Антип взял бачок для бензина и пошел вдоль берега, мимо катеров, барж и перевернутых лодок. Он решил навестить своего дружка-приятеля Егорыча и занять у него горючего для мотора.
Никита остался сторожить лодку. Он сидел и смотрел, как на середине реки мальчик и девочка рыбачат прямо с лодки. Лодка у них, наверное, стояла на якоре. Клевало у ребят хорошо. То один, то другой дергал удочку и снимал с нее каких-то рыбин. Вдруг мальчик приподнялся и принялся вытягивать заброшенную к другому берегу закидушку. Девочка вскочила и схватила сачок. Оба они склонились над кормой, и вот девочка завизжала и вытянула из воды сачок с большой белой рыбиной.
— Сазан! — звонко, на всю округу сообщила она.
Мальчик вытянул за веревку камень, который вместо якоря держал лодку на месте, и сел за весла, как будто именно этого сазана они и собирались поймать, а теперь, раз дело сделано, можно возвращаться домой.
Лодка причалила неподалеку от Никиты, и он разглядел, что оба удачливых рыбака — девочки, только одна, что повыше ростом, была в кепке и шароварах. Рыболовы уложили карасей в сетку, а сазана понесли в сачке. При этом они ни разу не взглянули на Никиту, как будто каждый день видели известных пионерских общественников и горнистов.
Никитка слез с моторки и стал швырять камушки в воду. Сначала он бросал «на рекорд» — кто забросит дальше. Так они состязались иногда с Костей Борисовым. Но так как сейчас Никита соревновался сам с собой, то он же и вышел победителем. Потом Никита принялся «печь блины» —. бросать так, чтобы камушки отскакивали от воды. Дело это не простое, не всякому дается, и Никита больше трех «блинов» испечь не смог.
Вот уже наступил и вечер, через огороды в деревне переругивались собаки, а никто из взрослых не подходил. Зато подошли две коровы. Одна из них напилась и улеглась на песочке. Вторая, хлебнув воды, уставилась на Никиту и начала что-то жевать.
Горнист Никита — человек городской и до этого вечера, никаких дел с коровами не имел. Сначала он с любопытством смотрел на корову и гадал, где же она достала жевательную резинку, а та, не переставая жевать, смотрела на него. Потом Никита замахнулся на корову горном, та мотнула головой и опять уставилась на мальчишку. Никите это не понравилось, он пересел подальше, а корова не сводила с него глаз и жевала. Тогда Никита закричал: