С такой внутренней структурой Германия предприняла борьбу против демократических западных держав и потерпела в 1918 году сокрушительное поражение. Оружие западных демократии помогло Германии второй раз взять монархическую Бастилию. К сожалению, снова — безрезультатно. Из противоречий веймарской демократии выросла отвратительнейшая форма угнетения Германии — фашизм.
Если сидеть сущность пруссачества в безусловном подчинении всех гражданских интересов целям военной экспансии, то фашистская Германия — более законченное, основанное на последнем слове техники возрождение старой Пруссии. Как в мирное, так и в военное время «тотальная воина» без остатка подавляет там все решительно формы существования. Фашизм превратил всю Германию в казарму или в ее строго военизированную вспомогательную организацию.
Конечно, эта «законченная» модернизация пруссачества сильно отличается от своего образца. Ведь она представляет собой его обновление на основе империалистической экономики. Разложение, вызываемое коррупцией, достигло здесь – вследствие полного отсутствия демократического контроля – неимоверных размеров. Тем более, что место лицемерной морали прежней Пруссии занял циничный аморализм «учения» Гитлера, Смердякова мировой истории, который в самой резкой и хамской форме провозгласил ликвидацию совести и порядочности, принцип «все дозволено».
Таким образом фашизированная Пруссия возвращается к своим наихудшим образцам в безобразно усилившейся форме. Снова, как 150 лет назад, лучшие писатели, художники, ученые Германии вынуждены покидать свою родину, если они не хотят отказаться от служения немецкой культуре. Но теперь им несравненно труднее найти страну, где они могли бы продолжать свою работу: чума фашизма охватила значительную часть Европы и из многих стран изгнала носителей прогресса и культуры.
Эта гигантски увеличенная, дьявольски варваризированная Пруссия с несравненно большей силой, чем до битвы под Иеной, предприняла борьбу против великих демократий культурного мира. Но на полях сражения под Москвой и Ленинградом против этого человеконенавистнического милитаризма выступила тень новой Иены. То, что Наполеон I, продолжая дело французской революции, лишь с частичным успехом выполнил под Иеной,— победоносно запершит социалистическая демократия Советского Союза в союзе с великими демократическими державами Запада. Уничтожение «прусского духа», разгром нового варварского господства Потсдама над Веймаром должны быть тем более сокрушительными, что фашизм с его «тотальной» войной выродился и дьявольски извращенную, задыхающуюся в грязи карикатуру на прусскую монархию.
В недалеком будущем предстоит третий штурм немецкой Бастилии. Он освободит весь мир, и в том числе Германию, от кошмара новой формы пруссачества.
Мы видели, что в истории Германии — пруссачество долго выступало как принцип антинациональный, как сильнейший тормоз национального объединения, и что позже, когда оно своими штыками создало единую Германию,— оно приостановило ее прогрессивное развитие и стремилось превратить ее в увеличенную Пруссию.
Такая историческая судьба должна была сказаться и на идеологии. Само собою разумеется, что пристрастные историки империи Бисмарка изображали опруссачение Германии как изначально предначертанный богом путь национального развития, (Классическим и отпугивающим примером такого псевдоисториографа является Трейчке.) Этот предопределенный богом прусский «идеал» сохранится и писаниях реакционеров разных времен, видоизменяясь в зависимости от требований момента.
Во время первой империалистической войны Пленге напыщенно и апологетически противопоставлял «идеи 1914 года» (т. с. прусской Германии Вильгельма II) идеям 1789 года. Во время социального кризиса после поражения в войне Освальд Шпенглер превозносит старую Пруссию как «социалистическую», проповедуя подчинение всей жизни Германии потребностям прусского милитаризма и прославляя подавление всякой социальной и культурной свободы как «немецкий социализм». Шпенглер пытается представить уничтожение индивидуальной свободы в фридриховской Германии как «социалистическое» преодоление буржуазного индивидуализма.