Эта вспышка реакции не случайно последовала за Французской революцией (и за провозглашением независимости США). В этих больших народных движениях были заложены политические и юридические основы современного буржуазного общества, его культуры в цивилизации: равенство людей перед законом, равенство их политических прав и обязанностей, равноправие народов. Этим провозглашением прав человека человечество сделало решительный шаг вперед, который предопределил и положительные и отрицательные стороны всего последующего периода.
Как ни резок был этот поворот в истории человечества, все же он явился всего лишь завершением созревавших тысячелетиями общественных и идеологических тенденций, тысячелетних мечтаний лучших представителей человечества. Нет народа, у которого бы в какой-либо форме не сохранилась легенда о «золотом веке» — воспоминание о состоянии полного равенства, которым человечество некогда обладало, но которое оно в процессе своего развития утратило. Со времени фундаментальных исследований Бахофена и Моргана мы знаем, что эта легенда основывается на исторической действительности . А со времени исследований Маркса и Энгельса мы знаем, что человечество покинуло этот рай своего детства не вследствие мифического грехопадения, а вследствие железной необходимости исторического развития. Мы знаем, что наличие вопиющего неравноправия между людьми было неизбежным этапом человеческого развития в прошлом.
Но признавать необходимость — не значит фаталистически с ней примиряться. Лучшие и величайшие люди во имя будущего человечества всегда страстно протестовали против неравенства, какой бы социальной и экономической неизбежностью оно ни являлось в их эпоху. Античное общество неизбежно основывалось на резком неравенстве свободных и рабов; греков и варваров, римлян и варваров отделяли друг от друга строго соблюдаемые границы. Но уже у Геродота мы находим серьезное стремление обосновать особенности чужих народов, учиться у них. И отсюда через трагиков к стоикам, к Эпикуру, к мистическим сектам на закате древности идет восходящая линия: борьба за идеологическое преодоление социальных границ собственного общества, за признание рабов равноправными людьми, за понимание покоренных народов, за уничтожение неравенства среди людей.
Здесь не место даже бегло излагать историю этой борьбы между прогрессом и реакцией, между свободой и угнетением, между равноправием и неравенством. Эта борьба является значительной честью истории человечества, человеческой мысли, развития культуры, чувства. Прогрессивные и культурные люди всего мира с воодушевлением приветствовали французскую революцию, эту «великолепную зарю», как сказал Гегель, — ибо чувствовали, что именно здесь гуманизм выиграл одну из важнейших битв. На идеальных завоеваниях французской революции основывает Гегель свою философию истории, свой критерий прогресса в развитии человечества. Смысл истории для Гегеля — в завоевании человечеством свободы. Его периодизация истории строится соответственно тем этапам, которые завоевывались в этой борьбе; древняя восточная культура, по Гегелю, — эпоха, в которой свободен только один — восточный деспот; античность – период свободы для немногих; для нового времени характерна тенденция к свободе всех.
Для Гегеля проблема равноправия всех людей является настолько решающей, что она проникает в абстрактнейшие умозаключения его теории познания и логики. Его критика философии Шеллинга, признающего способность познания истины, «интеллектуального понимания» только за немногими избранными, за философскими гениями, исходит именно из этих позиции. Гегель с возмущением опровергает взгляд, будто познание истины доступно не каждому человеку. Вопрос о том, может ли то или иное лицо подняться до этой ступени умственной культуры, зависит, конечно, по Гегелю, от внешних и внутренних обстоятельств. Но возможность эту имеет каждый, должен иметь каждый. И он иллюстрирует ход своих мыслей характерным примером: не каждый человек в действительности становится королем или маршалом, но в потенции каждый может им стать. Подобным же духом проникнута великая прогрессивная литература, возникшая под непосредственным впечатлением французской революции. Мы укажем лишь на одну типичную страницу, на которой в поэтической форме выразилось глубокое ощущение этого равенства и равноправия всех людей: на изображение в литературе выдающихся людей из народа, вышедших из низов и по своей внешней культуре не переросших своей среды, но достигающих высокого человеческого и морального уровня. Еще до французской революции Гете в «Эгмонте» создал такой образ в лице: Клерхен, смелой и самоотверженной нидерландской девушки, которая в этой революционной драме с органической необходимостью предстает перед умирающим Эгмонтом, как гений свободы. И в Доротее («Герман и Доротея») и в Филине («Вильгельм Мейстер») Гете под впечатлением французском революции последовательно и мужественно продолжает эту линию развития. Спустя несколько десятилетий Вальтер Скотт создает образ Дженни Динс («Сердце среднего Лотиана») — простой шотландской крестьянки, которая своей непоколебимой моральной честностью, человеческой цельностью и мужеством победоносно доказывает превосходство плебейских масс над вышестоящими и более культурными общественными кругами.