Подобное же разочарование было пережито и в вопросе о равноправии наций. Немецкий мыслитель Анахарзис Клоотц восторженно приветствовал французскую революцию как начало братского объединения всех народов. Но очень скоро войны революции, бывшие сначала оборонительными войнами прогресса против объединенной феодально-абсолютистской реакции, превратились в завоевательные. Следствием этих завоеваний, в особенности в наполеоновский период, было пробуждение в народах современного национализма, во всяком случае — жестокая борьба против завоевателей, которая в свою очередь превратилась в завоевания, в подавление других народов. Таким образом вследствие французской революции в Европе возникает новая национальная жизнь, постеленное пробуждение всех народов для борьбы за свое национальное освобождение, за национальную самостоятельность во всех отношениях. Но и это пробуждение приносит разочарование, так как освобождение одного народа снова превращается в подавление, в порабощение, в раздробление другого (пример – аннексия Эльзас-Лотарингии при национальном объединении Германии в 1871 году).
Все эти коллизии привели к кризису идей 1789 года, тем более, что экономические и социальные противоречия буржуазного общества нашли ясное политическое и идеологическое разрешение в социализме. Защитникам идей 1789 года пришлось бороться не только против попыток реставрации старого, докапиталистического неравенства; они были вынуждены еще обороняться и против надвигающейся новой, более высокой формы экономического, социального и культурного равноправия наций и людей.
История этой борьбы — это история XIX и XX веков. Кризис буржуазно-демократической мысли, возникший таким образом, определил собою и политическую и общественную жизнь всех народов в новейшее время; он определил форму и содержание всех духовных продуктов эпохи.
При глубоком кризисе человечество всегда ищет самых различных исходов. Но перспективы исхода могут вести как вперед, так и назад.
В идейной борьбе XIX века постепенно отмирает тенденция к простому восстановлению докапиталистического неравенства: она слишком вопиюще противоречит фактам общественной жизни, чтобы еще пользоваться влиянием. Но напрасными оказались и усилия теоретиков, старавшихся устранить все противоречия и противоположности экономической и социальной структуры капиталистического общества, создав из господствующей теперь экономики гармоническую систему. Эти усилия разбились о фактические противоречия, Крупнейший теоретик капиталистической экономики Давид Рикардо совершил было такую «гармонизирующую» ошибку в споре с Сисмонди. Он первоначально утверждал, что когда вновь вводимые машины «освобождают» рабочих, —то достигнутое благодаря их введению увеличение производства снова вызывает вовлечение рабочих в производственный процесс и таким образом на рынке труда восстанавливается гармония спроса и предложения. Впоследствии он с безоговорочной честностью крупного мыслителя признал свою ошибку.
Противоположностей, внутренних противоречий капиталистического общества, таким образом, скрыть нельзя. Но критика реального неравенства, даже если она справедлива, легко может приобрести реакционный оттенок. Это происходит в том случае, если порицание существующего неравенства не связано с требованием более высоко организованного равенства, а вырождается в критику всякого равноправия; если критика буржуазного прогресса, буржуазного гуманизма переходит в отрицание прогресса и гуманизма вообще. Мыслители подобного рода исходят из ощущения, что современное состояние общества не соответствует природе человека (т. е. тем требованиям, которые вытекают из уровня этого общества, из его достижении, границ и противоречий), и потому ищут «соответствующего его природе» неравенства.
Подобный ход мыслей, какими бы остроумными они ни казались, по сути дела — реакционен, так как он провопоставляет себя логике прогресса в истории человечества. Так, критика капиталистического общества Англии у Карлейля приобретает реакционную тенденцию своеобразного восстановления средневековья. Таким образом у анархо-синдикалистского теоретика Сорели критика современной демократии, сомнение в существовавших до сих пор, часто вульгаризированных концепциях прогресса, связывается с реакционными устремлениями, Так, философия высшей и низшей расы у Ницше, требование аристократического строя как «естественного» состояния, критика «декаданса» (по Ницше, декаданс — это современная демократия, плебейская «злопамятность»), выдвижение «сверхчеловека» как цели развития человечества — по существу реакционны.