Такими материалами (их легко увеличить) может быть подкреплено ранее выдвинутое теоретическое положение: чем более отвлеченным является понятие, требующее наименования, тем большее значение для него приобретает чувственная оболочка слова. Говорящие и пишущие люди обычно не замечают подобных процессов, но исторически аналогичные процессы широко пронизывают лексику самых разнообразных языков.
Все эти важнейшие диахронные закономерности в лексике остаются в стороне при подходе к языку лишь как к знаковой системе. В этом плане ограниченность знакового понимания природы языка не может не бросаться в глаза. Разумеется, в ходе изучения материала ученый может для тех или иных целей отвлекать знак от его значения. Но, как справедливо заметил один из исследователей этого вопроса, необходимо строго различать две, совершенно несходные операции: знаки, временно рассматриваемые в отвлечении от их значений, и знаки, рассматриваемые как вовсе не имеющие никаких значений[131]. Эти концепции действительно оказываются несовместимыми, теоретически противоположными.
Если устранить всевозможные «промежуточные доктрины», как правило эклектические, то в лингвистике нашей эпохи бытуют и борются друг с другом две основные концепции: для одной из них язык – это только система обозначений, для другой, язык выступает не только в этой своей функции, но и в функции отражения действительности, в функции, тесно связанной с общим историческим процессом познания. Вторая концепция не просто дополняет первую, а принципиально иначе истолковывает функции языка, принципиально иначе понимает знаки в их взаимодействии со значениями и вещами (явлениями). Язык – это не только формальная система обозначений, но прежде всего – культурное завоевание и достояние каждого народа, располагающего своей национальной историей. Возможности национальных языков – это возможности принципиально иных масштабов сравнительно с возможностями кодов, создаваемых для тех или иных, чисто технических целей.
Глава третья.
Теория относительности и материал национальных языков
1
Известно, что в XX в. получила развитие теория относительности и было, в частности, открыто свойство многих вещей менять свою природу под воздействием других вещей, под воздействием окружения, в котором обычно находятся вещи. И сразу же возник острый теоретический вопрос о том, является ли подобная относительность самих вещей частичной или она приобретает свойства относительности абсолютной, и тогда нельзя говорить о каких-то объективных свойствах вещей, а следует видеть в самих вещах лишь их относительные, всегда преходящие особенности. Разумеется, теория относительности оказалась гораздо шире, она не сводилась к решению только этого вопроса (ее специальные проблемы касались прежде всего физики), но и этот вопрос предстал во всей своей значительности и теоретической остроте.
Сразу же оформились две противоположные концепции истолкования понятия об относительности, во многих планах ставшие непримиримыми. В последующих строках я попытаюсь показать, как борьба этих противоположных доктрин отразилась в науке о языке и какие выводы для теории и практики изучения самих языков были сделаны различными учеными.
Известно, что теория относительности в первом варианте была сформулирована А. Эйнштейном в 1905 г., а в 1955 г., когда ее создатель умер, ученый мир отмечал 50-летие этой теории[132]. Теория относительности сразу же получила самые различные истолкования в различных научных и философских школах. По словам одного из крупнейших физиков-теоретиков, А. Эйнштейн неоднократно подчеркивал:
«С тех пор, как за теорию относительности принялись математики, я ее уже сам больше не понимаю»[133].
Этими словами А. Эйнштейн хотел показать органическую связь, существующую между предметами и их отношениями: математика могут не интересовать предметы, он направляет свое внимание прежде всего на отношения между предметами, тогда как физику не безразличны сами предметы. Именно эту мысль развивает сподвижник Эйнштейна физик А. Зоммерфельд:
«Не относительность понятий длины и длительности является для Эйнштейна главным, а независимость законов природы… от точки зрения наблюдателя»[134].
131