Едва ли не самая большая трудность, возникающая при изучении лингвистической системы, кроется в самих естественных языках народов мира. По справедливому замечанию одного из хорошо известных западногерманских лингвистов, все естественные языки должны быть охарактеризованы как «несистемные системы» (asystematische Systeme). Это означает, что в самих языковых системах обнаруживается много явлений и категорий, которые не вмещаются ни в какую систему, даже широко понимаемую[302]. Поэтому «несистемная система», хотя и звучит парадоксально, но зато отражает реальную картину современных языков. Причем, подобная «несистемная системность» относится, разумеется, не только к лексике, но и ко всем другим уровням языка, включая фонетику и грамматику.
Само по себе положение о нестационарных явлениях и категориях в национальных языках было, разумеется, известно и раньше. Однако только в последние годы подобные явления и категории стали особенно пристально анализироваться. Интерес к ним всегда был велик в истории русского и советского языкознания. В 30-е годы нашего века они же привлекали внимание пражских лингвистов. Было, в частности, показано, что во флективных европейских языках падежи и противопоставлены, и одновременно не противопоставлены друг другу. Установив, например, грамматическую семантику винительного падежа в славянских языках, никак нельзя сказать, что она имеет по отношению к именительному падежу противоположное значение, хотя в некоторых других ракурсах именительный и винительный падежи могут противостоять друг другу[303]. Хотя ученые тогда еще не говорили о языках как о «несистемных системах», но асимметрия двучленных противопоставлений была для них уже очевидной.
3
Но если национальные языки человечества – это «несистемные системы», то как же языки могут иметь нормы и какое значение подобные нормы приобретают?
Проблема нормы – одно из важнейших понятий лингвистики. И вокруг этого понятия, как я постараюсь показать, ведутся острые методологические споры. Представление о норме связано с представлением о языковом планировании. До сих пор находятся лингвисты (и у нас в стране, и за рубежом), которые считают, что объективность развития языка исключает всякую возможность его планирования. В другой связи я уже касался этого вопроса. Сейчас попытаюсь его уточнить в связи с истолкованием лингвистической нормы.
В статье под названием «Возможно ли планирование языкового развития?» М.И. Стеблин-Каменский дает отрицательный ответ на им же поставленный вопрос. Исследователь отождествляет понятие нормы и понятие стандарта, подчеркивая, что одни люди придерживаются стандарта, другие – не придерживаются. В ранних произведениях Г. Ибсена, в том числе и в его «Пер Гюнте», встречается множество диалектизмов, в более поздних сочинениях писателя их уже почти нет совсем. Вся проблема нормы сводится к несущественным терминологическим спорам[304]. До последнего времени отрицали возможность языкового планирования и американские лингвисты, во всяком случае многие из них. Считалось, что планирование будто бы противоречит объективности существования языка. Положение резко изменилось примерно за последние 10 – 15 лет. Стали публиковаться многочисленные сборники, посвященные планированию языка, и если некоторые из них и выходят с вопросительным знаком в самом названии («Возможно ли планирование языка?»), то ответ на подобный вопрос дается уже не отрицательный, а положительный, нередко весьма положительный (разумеется, планирование языка и возможно, и необходимо)[305].
Интерес к языковому планированию возник в американской лингвистике в связи с общим интересом к социологии языка. Обе эти проблемы оказались для американских ученых новыми. И в обоих случаях здесь не было хоть сколько-нибудь определенных методологических обоснований. Проблема планирования обычно опирается на такой несколько наивный постулат: все люди влияют на язык, поэтому планирование возможно. Здесь нет даже попытки разграничить главное от неглавного, существенное от случайного. Нет и общей постановки вопроса о принципах языкового планирования.
Совсем иначе эта проблема изучалась в истории советской филологии. В нашей многонациональной стране, где немало языков не имело своей письменности до Октябрьской революции, проблема языкового строительства и планирования приобретала не только теоретическое, но и практическое значение. Приобщение миллионов людей к грамотности требовало решения множества вопросов, в частности, и вопросов, относящихся к норме различных языков. Даже русский язык с его многовековой культурой стал нуждаться в своеобразном воздействии в различных своих сферах в связи с тем, что русским языком стали овладевать представители самых различных национальностей. Так возникла не только проблема языкового планирования, но и тесно связанные с нею проблемы языкового строительства и языковой политики[306].
302
303
305
См., например: Can language be planned? Sociolinguistic theory and practice for developing nations eds. J. Rubin, B. Jernudd. University press of Hawai, 1971. См. также библиографический обзор работ, посвященных языковому планированию:
306
См. об этом