Вскоре я обессилел от волнения и быстрого бега, зашатался и упал возле железной дороги, невдалеке от моста через канал у газового завода. Я упал и лежал неподвижно.
Пролежал я так, должно быть, немало.
Потом приподнялся и сел в полном недоумении. В первую минуту я не мог сообразить, как я сюда попал. Недавний ужас как бы свалился с меня, словно одежда. Несколько минут назад для меня существовали только три реальные вещи: безмерность ночи и мирового пространства, мое собственное бессилие и страх и, наконец, близость неминуемой смерти. Теперь все как будто переменилось, и мое настроение вдруг улучшилось. Переход этот совершился незаметно. Я стал снова самим собой, таким, каким я бываю каждый день, — обыкновенным скромным гражданином. Безмолвное поле, мое бегство, грозное летучее пламя казались теперь только сном.
Неужели все это совершилось на самом деле? Я отказывался этому поверить.
Я встал и нетвердыми шагами начал взбираться по крутому мосту. Голова моя работала плохо. Мои мускулы и нервы, казалось, потеряли всякую упругость.
Над аркой моста обрисовалась чья-то голова, и показался рабочий с корзиной за плечами. С ним рядом бежал маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним и не мог. Лишь бессвязным бормотаньем ответил я на его приветствие и пошел дальше через мост.
По Мейберийскому виадуку, направляясь на юг, пронесся поезд — волнистая полоса белого огненного дыма и длинная гусеница светлых окон — тук-тук… тук-тук… и исчез. Кучка людей беседовала у ворот одного из домов, составлявших так называемую «Восточную террасу». Все это было так реально, так знакомо. А те там, в поле! Это было так невероятно, фантастично. «Нет, — подумал я, — это все какое-то наваждение».
Вероятно, я человек своеобразного душевного склада. Не знаю, совпадают ли мои ощущения с ощущениями других людей. Иногда я страдаю от странного чувства разобщенности с самим собою и окружающим миром. Я как-то извне наблюдаю за всем совершающимся: гляжу на него откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы, вне ее трагедий. Подобное ощущение было очень сильно во мне в ту ночь.
Но в то же время меня смущало явное противоречие такой ясности духа с ужасными картинами, которые я видел так недалеко, в каких-нибудь трех километрах, — там, где витала молниеносная смерть. Газовый завод шумно работал, и все электрические лампы горели. Я остановился возле беседующих.
— Какие новости с лугов? — спросил я.
У ворот стояли двое мужчин и одна женщина.
— Что? — переспросил один из мужчин, оборачиваясь.
— Какие новости с лугов? — повторил я.
— Да вы сами разве не оттуда? — спросили они.
— Народ, кажется, совсем одурел из-за этих лугов, — сказала женщина, глядя поверх калитки.
— Что такое там делается?
— Вы разве не слышали о людях с Марса? — сказал я. — О живых существах с Марса?
— Довольно, хватит с нас, — ответила женщина из-за калитки. — Спасибо!
И все трое засмеялись.
Я оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался рассказать им о том, что я видел, но у меня ничего не вышло. Они только еще раз посмеялись над обрывками моих фраз.
— Вы еще услышите об этом! — крикнул я и пошел домой.
Я испугал жену своим видом. Прошел в столовую, сел, выпил немного вина и, собравшись с мыслями, сообщил ей обо всем, что случилось. Был подан обед — уже холодный, — но мы не притронулись к нему, пока я не досказал до конца свою историю.
— Только одно хорошо, — заметил я, чтобы успокоить перепуганную жену. — Это самые неповоротливые существа из всех, которых я когда-либо видел. Они могут ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но они не в силах оттуда выбраться. Но как они ужасны!
— Не говори об этом, милый! — воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку на мою.
— Бедный Оджилви, — сказал я. — Подумать только, что он лежит там мертвый!
Я заметил, как моя жена побледнела, и замолчал.
— Они могут добраться сюда, — твердила она.
Я заставил ее выпить вина и постарался успокоить ее.
— Они едва в состоянии двигаться, — сказал я.
Я начал утешать и её и себя, повторяя рассуждения Оджилви о том, что марсиане никогда не смогут приспособиться к земным условиям. Особенно напирал я на силу тяготения. На поверхности Земли сила тяготения втрое больше, чем на поверхности Марса. Поэтому всякий марсианин будет весить на Земле в три раза больше, чем на Марсе, между тем как его мускульная сила не увеличится. Его тело точно нальется свинцом. Таково было общее мнение. И «Times» («Время») и «Daily Telegraph» («Ежедневный телеграф»), например, писали об этом на следующее утро. Но, подобно мне, обе газеты упустили из виду два другие существенные обстоятельства.