Несколько раз я лично видел, как несчастных людей, в одном нижнем белье, вытаскивали на улицу и пристреливали здесь же, на глазах жен, матерей, сестер и детей, под торжествующий вой озверелой черни. И все эти ужасы творились под лихие крики: «За Советскую власть!», «Бей кадетов!», «Смерть золотопогонникам!», «Вперёд, товарищи!».
Весело там у них…Жизнь удавалась по полной и текла молоком и медом. Жуткие кровавые дни наступили в Ростове. Непрекращающийся стон стоял над городом. Сотнями расстреливали детей, гимназистов и кадетов, убивали стариков, издевались над отцами церкви, беспощадно избивали офицеров. Великое гонение испытала интеллигенция; дико уничтожалось все исторически ценное и культурное, хулиганство развилось до крайних пределов, воцарился небывалый произвол, грабежи и разбои были узаконены, жизнь человеческая совершенно обесценена. Широким потоком лилась кровь невинных людей, приносимых в жертву ненасытному безумству диких банд. Терроризируя и убивая людей, большевики пытались доказать, что сила на их стороне.
По всей России шел красный террор, кровавый ужас, жители прятались в подполье и не смели выходить из него.
Доносы, предательства, обыски, аресты и расстрелы стали в городе самым обычным явлением. Бесчинства разнузданных солдат, грубые вымогательства и разбои превзошли всякие ожидания. Население, конечно, еще ранее слышало о зверствах, чинимых большевиками в России, но едва ли кто помышлял, что красные репрессии могут принять такие чудовищные размеры. Днем и ночью красногвардейцы врывались в частные дома, совершали насилия, истязали женщин и детей. Не щадили даже раненых: госпиталя и больницы быстро «разгружались» путем гнусного и бесчеловечного убийства, лежавших в них партизан и офицеров.
Кощунствовали и над религиозными святынями, устраивая в церквах бесстыдные оргии и тем умышленно оскверняя религиозное чувство граждан. Не было конца и предела жестокостям и дьявольской изобретательности красных владык. Приходилось удивляться неисчерпаемости запаса утонченных издевательств, которым большевики подвергли население города, бесстыдно и нагло глумясь над его беззащитностью. Было ясно, что советская власть от льстивых обещаний, перешла теперь к делу, заставляя подчиниться себе не силой слова и убеждения, а силой оружия и террора.
Особенно усердствовали в жестокостях латыши, мадьяры и матросы. Недаром же сам главнокомандующий Красной Армией товарищ Лев Давидович Троцкий называл своих подопечных " злобные бесхвостые обезьяны, именуемые людьми."
Мне памятен случай, как мальчишка 15--16 лет, в матроской форме, явный отсос, вооруженный до зубов, едва держась в седле, предводительствовал группой солдат, совершавших обыски на улице возле Старого Базара. Истерически крича, он требовал всех арестованных немедленно приканчивать на месте. Было непонятно за какие услуги и почему этот безумный юнец пользуется таким авторитетом, среди здоровенных солдат, гомосексуальной наружности. Один из солдат, видимо, не согласился с ним относительно арестованного, по виду еще совсем юнца-ребенка:
— За какое такое дело малых детей убивать надо?
Красный звереныш выхватил маузер и выстрелил в несчастного мальчика сам. Но, не умея обращаться с оружием, сделал это так неудачно, что оружие выпало у него из рук. Тогда, скатившись с коня, он подхватил пистолет и, стреляя в упор, прикончил свою несчастную жертву. Даже на красногвардейцев-палачей, как я заметил, это зверское убийство произвело отвратное впечатление. Они не смеялись, как обычно, не делали пошлых замечаний, а наоборот угрюмо храня молчание, отвернулись и поспешили к следующему дому. Вероятно, у мальца была какая-то форма психического расстройства, но малыш от него явно не страдал, он им наслаждался.
К сожалению, мне не удалось выяснить фамилию этого малого садиста. Единственно было установлено, что в город он прибыл с матросами и за несколько дней до занятия нами Ростова бежал, чем избегнул заслуженной кары. Как говориться: «Никто не забыт, ничто не забыто».
Вспоминаются и такие картинки: на козлах извозчика, спиной к лошади, сидит пьяный матрос, в каждой руке у него по нагану, направленному на несчастные жертвы, по виду офицеров. Их везут к злосчастному ж/д вокзалу, где большевики производили расстрелы. У арестованных жалкий вид: бледные, изможденные лица, впавшие глаза, блуждающий и безумный взгляд, как бы ищущий защиты и справедливости. Ухаб на мостовой вызывает неожиданный толчок, раздается случайный выстрел, пролетка останавливается.