Для завершения картины, добавлю, что кроме перечисленных больших операций на Донском фронте, в этот же период Донская армия вела напряженную борьбу с сильной степной группой противника, обосновавшейся в районе станций Куберло-Котельниково на юго-востоке Донской Области. Там нам противодействовали злобные выродки, активно использовавшие против нас химическое оружие. Настойчивыми атаками донцов, красные были вытеснены из этого района и в октябре месяце они присоединились к Царицынскому гарнизону.
Трудностей было море. При сосредоточении войск на угрожаемых направлениях, Донское командование (и я, в том числе) обычно встречало огромные сложности, что значительно осложняло вопрос руководства обороной Края. Я не говорю о технических неудобствах переброски войск с одного фронта на другой, когда за неимением железных дорог, таковую приходилось выполнять по преимущественно грунтовым дорогам, становившимся, как известно, осенью почти непроезжими. Гораздо важнее была другая сторона этого вопроса, психологическая. В нормальных условиях, сосредоточение войск разрешалось бы простым снятием лишних полков с менее важных участков и направлением их туда, где, то требовалось обстановкой. Но гражданская война имела свои отличительные особенности, которые не всегда отвечали теории и требованиям военного искусства.
Надо было иметь в виду, что казаки только что пережили психологическую стадию защиты только своих родных станиц. Они охотно обороняли свои округа и временами безропотно выходили за пределы Области, но обязательно в непосредственной близости от своего округа. Отрываться далеко от своих станиц казаки всемерно противились. Случалось иногда, что полк храбро сражается с большевиками вдали от своего округа, пока в последнем все обстояло благополучно.
При первых вестях о наступлении красных в том районе и угрозы захвата ими казачьих станиц, станичники начинали выказывать нервное беспокойство за судьбу своих семей и своего имущества. А большевики при наступлении стремились уничтожать казачье имущество под корень. В результате, под предлогом защиты своих родных станиц, часто происходило массовое дезертирство. Чтобы сохранить полк как боевую единицу, Донское командование вынуждено было спешно перебрасывать его в родной его округ, хотя бы это и шло в ущерб требованиям общей обстановки.
Приходилось, скажу я, всячески изощряться, чтобы не выпускать управление фронтов из своих рук, что могло быть достигнуто главным образом сосредоточением войск в нужное время в нужном направлении. часто с этой целью, отзывались наиболее потрепанные полки в глубокий тыл. Там они переформировывались и пополнялись казаками из разных станиц. Затем некоторое время обучались, сводились иногда в высшие соединения и только после того, направлялись на тот участок, где была задумана наступательная операция. Все это, конечно, было сопряжено с большими затруднениями, не говоря уже об огромной потери времени.
Нередко, по ходу военных действий, настоятельно требовалось из стратегических соображений пожертвовать временно частью территории Донской Области и 2–3 десятками казачьих станиц, чтобы, сосредоточив нужные силы войск добиться решительного успеха на каком-либо одном направлении главного удара, а затем вернуть все потерянное, нанеся противнику разгромное поражение и надолго лишив его боеспособности. За такой способ действий, казалось бы, говорила и теория военного искусства и здравый рассудок, но, к сожалению, применить его при нынешней психологии казачества было делом совершенно немыслимым. Подобная операция привела бы к массовому оставлению своих частей казаками, как тех станиц, которые уже были заняты красными, так и тех, которым непосредственно угрожала красная опасность. Кроме того, могли быть и другие последствия, как-то: неисполнение приказов, бунты, насилие над командным составом и тому подобное
И казачество в целом и выразитель его воли — Круг, не допускали и тени мысли, чтобы не только часть территории, но даже одна единственная казачья станица находилась, хотя бы и временно под владычеством красных. Надо было считаться и с тем, что неуспех сильно ожесточил большевиков. Занятие ими казачьих поселений обычно сопровождалось невероятными запредельными жестокостями и почти полным уничтожением казачьего имущества. В силу этих условий, на Донское командование выпадала крайне тяжелая задача: оберегать всю 850 километровую границу Войска Донского от вторжения противника, применяя кордонную стратегию.
При крайне ограниченном количестве войск это в сущности было почти не выполнимо. На одну версту (немного более километра) фронта приходилось всего примерно 5–6 бойцов, что было достаточно лишь для охраны и наблюдения границы, но отнюдь не для защиты. Использовать в нужной мере стратегическое сосредоточение войск, по причинам указанным выше, было почти невозможно. Успехи покупались, главным образом, местными тактическими маневрами войск при известных коррективах высшего Донского командования, вводимых им всеми правдами и неправдами.
Командование Донскими армиями не витало в области отвлеченных понятий, быть может с точки зрения чистого военного искусства и совершенно правильных, но жизнью неприемлемых. Ему приходилось применяться к особенностям борьбы казачества с большевиками, считаться с психологией казачьей массы, используя только наличные возможности и средства и постепенно, насколько позволяли обстоятельства, совершенствовать приемы борьбы и одновременно работать над изменением казачьего сознания. Короче, все было так, как во время любой кампании, какую мне тут доводилось видеть.
Работать при таких условиях мне было крайне тяжело, а между тем военная обстановка была такова, что как раз требовала полного напряжения сил. Работал я не то, что на износ, а давно уже за гранью этого понятия. Личной жизни у меня вообще не было. Если раньше я уделял работе 14–16 часов, то начиная с октября месяца, она отнимала у меня 18–20 часов в сутки, а иногда и больше. Приходилось проводить бессонные ночи, решая сложные, ответственные вопросы по перегруппировке и сосредоточению сил, отдавать многочисленные приказы и приказания, вести длинные переговоры по телефону и телеграфу. Организм начинал отказываться работать в подобном режиме. Как сон — так бред, как явь — так хуже любого бреда. Так и до инфаркта недалеко!
Таким образом прошло три недели с небольшим и закончился октябрь. Я пытался жонглировать вверенными войсками в той мере в какой это было в моих силах, в какой-то мере мне это удавалось. В эти суровые дни, я внезапно повстречал еще одного своего старого знакомого по Киеву и Лубнам, казака с крысиной физиономией.
Начальник штаба северного фронта, телеграфно донес мне, что на одном из боевых участков сторожевые посты захватили, по-видимому, большевистского шпиона, пытавшегося тайно проникнуть в район нашего расположения. Расправа с ним была бы коротка, если бы он не сослался на Вас — говорилось в телеграмме, уверенно заявив, что Вы его хорошо знаете и можете подтвердить его лояльность. Названная при этом фамилия арестованного мне ничего не говорила, ее, мне казалось, я слышал впервые. Принимая это за какой-то шантаж, я взялся за перо и уже хотел положить резолюцию: — "вымысел", — как совершенно неожиданно меня что-то остановило. Инстинктивно подчинившись внутреннему голосу, я изменил первоначальное решение и сделал надпись: "пойманного доставить в Новочеркасск, где разобрать дело и результат доложить мне".
Прошло дней 7-10. Я уже забыл этот случай, как однажды мой адъютант подал мне довольно грязный конверт, адресованный лично мне. Думая, что это очередная анонимная угроза, открываю, читаю и никак не могу понять безграмотного послания. Слезные просьбы спасти жизнь, сменялись в нем обещаниями мне всех благ в будущей жизни. Только упоминание станции Лубны и речь о комнате, предоставленной когда-то мне, дали, наконец, ключ к дальнейшему пониманию письма и позволили мне предполагать, что автор его никто иной, как знакомая мне "таинственная личность".