К началу декабря на Донском фронте все оставалось без перемен. Шли те же упорные бои, так же храбро отбивались от красных казаки и так же были одиноки. Резервов не осталось. А за пределами Тихого Дона висела мрачная туча человеческой злобы и одичания. Медленно приближалась она к широким, вольным степям, неся с собой страшную месть разорения, голода и насилия. С севера доставлялось более чем достаточно многочисленных орудий, и они оставались в строю, постоянно готовые сеять смерть. Уцелевшие казаки уже онемели и оглохли от грохота пушек противника. Красная канонада продолжалась с какой-то нечеловеческой неотвратимостью, казалось, что артиллеристы выпустили из недр земли страшную демоническую силу, силу, завладевшую этими сельскими полями и превратившим их в поля боя, крови, блеска молний, углей, дыма и перепаханной почвы. Вонь сгоревшего тротила, перемешивалась со смрадом мертвечины.
И то, что не могли сделать большевики силой оружия — победить, они сделали тем, что потрясли усталый дух донских казаков и влили в него яд сомнения и недоверия. В методах не стеснялись. Сначала тихим шепотом, потом открыто в прокламациях и листовках, профессиональные лжецы стали писать казакам, что они обмануты, что никаких союзников нет, что союзники идут не с казаками, а против них, поддерживая большевиков… Красные бросают листовки, завлекают щедрыми посулами… И стал падать дух измученных бойцов и началась измена… Вначале были колебания в отдельных частях, причем одна часть уже перешла на сторону красных. Офицеров казаки не тронули, как того требовали красные агитаторы, но принудили их разойтись по домам. Лавина начиналась с немногих, но, возникнув, уже не могла остановиться. Это уже была не война. Идиотство, балаган, профанация, но никак не война.
Произошел прорыв фронта, соседние части смутились и отступили. В конце декабря несчастная мысль пришла в голову Вешенцам, Мигулинцам и Казанцам бросить позиции, пойти к красным и сговориться с ними заключить самовольный мир. Мир на основании самоопределения народностей, мир без аннексий и контрибуций, о чем так много говорили большевики, постоянно повторяя, что они — "друзья народа". Все шло гладко.
Все обещали юркие молодые люди с драгоценными перстнями на холеных пальцах, почему-то выдававшие себя за трудовой народ. Обещали границу не переходить, казаков не трогать, приглашали жить в мире, перековав винтовки на плуги. На совести этих лукавых и кровожадных лжецов больше смертей, чем у чумы или холеры! После того как большевики один раз уже разорили и разграбили Дон, пора было уже догадаться, что красные не петь и плясать сюда явились. Не в гости с подарками приехали. Но глаза же- добрые предобрые! Страшный кровавый туман замутил мозги темного народа, поверили этим обещаниям казаки названных станиц и разошлись по домам. Опять и снова!
Позорный пример частей, забывших свой долг перед Родиной, нашел себе подражателей… Недолго музыка играла… А дальше начался ад… Уже через два-три дня в обманутых станицах появились красные каратели, горящие жаждой мести за свои прошлые поражения, и начали свою дикую расправу. Стали вывозить хлеб, угонять скот из станиц, убивать непокорных стариков, насиловать женщин. Это были те самые "трудящиеся пролетарии", из числа тех ублюдков, кто забрызгал кровью русское трехцветное знамя и заменил его в Брест-Литовске красными тряпками, которые «ни за что не станут сражаться». Но с какой стати было казакам заподозрить нечто подобное? Как же, ведь эти честные коммунисты, "буревестники революции" раз дав слово, ни за что не станут воевать, не так ли? И вот такой облом… Никогда такого не было, и вот опять…
Троцкий, откровенно пошел вразнос, методично проводя расказачивание. «Казаки — это своего рода зоологическая среда, — верещал бесноватый нарком. — Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции… Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море!» И красные разрушают, жгут, насилуют, убивают. Их уже тошнит от запаха крови и по ночам мучают жуткие сновидения, но они все убивают и убивают, ибо таков приказ Предвоенсовета Троцкого.
Тысячи заморских красных китайцев, до этого занятые расстрелами рабочих в Астрахани, лихо принялись за дело, уничтожая всех подряд, не щадя даже "красных казаков" (это называлось " процентным уничтожением мужского населения", нечто вроде децимации). Были убиты или пострадали тысячи людей (сколько конкретно никто так и не узнает никогда). Казаков резали, стреляли, вешали, забивали до смерти. Красные комиссары расстреливали даже дряхлых стариков и старух, грабили население, пьянствовали, издевались над людьми, массово насиловали женщин.
Как гласит народная мудрость: "никогда не надейся со змеи настричь овечьей шерсти, никогда не верь лживым словам коммуниста!" Казаков, поверивших большевикам, ждало резкое отрезвление, когда их стали расстреливать. Так не должно быть — но, увы, случается… Поклонник Иуды — редкостный идиот, старая история с чехословаками его ничему не научила. Даже свинья, когда ее режут, сопротивляется. Так что очередное верхнедонское восстание не за горами… Потом из-за этого Сталин Троцкого скушает — и поделом, но это будет еще не скоро. Донская земля и казачество к тому времени уже не смогут оправиться от войны и красного террора и практически утратят свое культурное казачье разнообразие.
А пока в том месте, откуда ушли казаки с фронта, осталась пустота, и в нее стали спокойно вливаться полки и батареи мерзких красных бандитов. Перепуганное население бежало, куда глаза глядят, наступило время запустения, сравнимого с временами монгольского нашествия.
Верные долгу и казачьей присяге Войску, группы отдельных казаков пытались противодействовать врагу, но дезорганизованные событиями, быстро рассеивались противником. Там служили отличные парни, и не верьте, если кто будет утверждать иное. Когда пробил их час, даже Юлий Цезарь или Оливер Кромвель не смогли бы сделать ни на йоту больше. Храбрецы просто сгорели в боях. Почти без боя, пало несколько казачьих станиц. К концу декабря, была очищена не только вся Воронежская губерния, но и на Донском фронте образовался значительный прорыв, что поставило мужественных Хоперцев, храбро отстаивавших свой округ, в тяжелое положение, так как противник грозил выйти в глубокий их тыл.
Между тем, события на Дону развивались довольно быстро не в нашу пользу.
На северном фронте к противнику безостановочно подходили все новые и новые подкрепления и он проявлял чрезвычайную активность, в то время, как наши части, поколебленные самовольным оставлением некоторыми полками своих позиций, не оказывая должного сопротивления, постепенно катились назад. А союзники все сватали своего клоуна Деникина, как залежалый товар, как главное условие оказания казакам помощи. Ну и ну! И развал Дона им не страшен! Интересно почему?
Перед самым Новым годом, в конце 1918 года, Дон уступил и отдал себя под власть имбецила Деникина, но помощи все равно так и не дождался… Что называется, поручили козлу стеречь капусту. Мля, все просрали полимеры! На Дону многие приняли эту новость как-то печально, мрачно и во всяком случае без всякого одушевления, как день великого позора. Снова воспользуюсь цитатой Стругацких: «Они его знали. Они его очень хорошо знали». Простой народ — он, знаете ли, отнюдь не дурак…
Атаман Краснов, выборный руководитель Дона, присягавший на службу Всевеликому Войску Донскому, подчинился необходимости с тяжелым сердцем, обращаясь к представителям держав-победительниц: "Во всем мире тишина и радость покоя и только в России не прекращаясь — вот уже пятый год гремят выстрелы, льется кровь и сироты, без дома и крова, умирают от голода… Несите нам свободу, пока не поздно. Несите теперь, пока еще есть живые люди в Русской земле… Идите туда, где Вас ждет триумфальное шествие среди ликующего народа. Пройдут недели и, если не пойдете Вы, там будут пепелища сожженных деревень и плач и трупы, и вместо богатого края — пустыня. Время не ждет. Силы бойцов тают. Их становится все меньше и меньше…"