Фергюсон сказал:
- Вы видите, что их привело сюда только ненормальное поведение.
- Но в их карточках ведь сказано, что они шизофреники, параноики и прочее, - возражал я.
- Это для отчетов, для статистики, - сказал Фергюсон с таким видом, будто это предназначалось для птиц небесных. - Наклеить на больного ярлык с мудреным диагнозом - это мне ничуть не помогает их лечить.
Это было вызывающим пренебрежением - и в не очень грамотной форме - к первому и обязательному закону научной медицины, который гласит, что вы должны назвать болезнь латинским или греческим термином, чтобы лечить ее согласно требованиям науки. Меня начинала раздражать эта сверхпростота Фергюсона, а он, как бы читая мои мысли, сказал:
- Может быть, мы здесь и не очень ученые люди. Мы, конечно, не похожи на тех, которые сидят в больших научных учреждениях. Но мы ведь лечим не болезни - мы стараемся лечить больных людей.
Затем, как бы извиняясь за свою психиатрическую малограмотность, Фергюсон сказал самым примирительным тоном:
- И вы и я, мы оба понимаем, что психическая болезнь - это нечто гораздо большее, чем ненормальное поведение, которое мы пытаемся здесь лечить.
По пути домой из Траверз-Сити - от Джека Фергюсона и его излеченных пациентов, еще недавно считавшихся безнадежно сумасшедшими, - возвращаясь в тишину Уэйк-Робина, я не переставал раздумывать над этим признанием Фергюсона: «Психическая болезнь - это нечто гораздо большее, чем ненормальное поведение, которое мы пытаемся здесь лечить». Да, но насколько большее? Насколько больше того, что можно установить как факт, признаваемый всеми честными и аккуратными людьми? Насколько больше того, что можно взять в руки, обхватить - вот как я могу обхватить большой стол, за которым пишу? Эти размышления увели меня на сорок лет назад, к 1916 году, когда был установлен один маленький факт, вернее сказать обрывок факта. Этот факт, насколько мне известно, был первым проблеском надежды в печальной науке о лечении психозов, причины которых никому не были известны и вплоть до сегодняшнего дня остаются глубокой тайной.
Установил этот факт доктор Вильгельм Ф. Лоренц, сильный и мудрый доктор, ныне здравствующий и деятельный, уединившийся в лесной глуши Северного Висконсина. В те дни, сорок лет назад, Лоренц был профессором нейропсихиатрии в Висконсинском университете. Билл Лоренц_- бруклинский немец с чуть заметным бруклинским акцентом, с квадратной челюстью, квадратной головой и острыми, холодными глазами генерала танковых войск. В психиатрии Лоренц - органик; это значит, что он охотится только за осязаемыми фактами, только за вещами, которые можно взять в руки, а не за громкими словами, которые могут иметь пятьдесят значений для пятидесяти человек. Лоренц, солидный, флегматичный немец, совершенно не походит на пылкого, впечатлительного ирландца Фергюсона. И все же у Лоренца манера атаковать тайну психозов та же, что у Фергюсона. Я никогда не думаю об одном, чтобы не вспомнить другого. Лоренц - определенно предтеча Фергюсона, хотя они и не встречались.
Лоренц - откровеннейший человек без претензий на какую-то особую научную прозорливость. Он со смехом рассказывает, как его удивило собственное открытие. Он скромно называет его не открытием, а наблюдением - случайным и совершенно непреднамеренным. Но вам уж хочется поскорее узнать, в чем заключался этот маленький лоренцовский фактик, или, вернее, случай, который еще никогда не встречался в человеческой истории.
Что за случай?
Внезапно наступивший период ясного сознания у безнадежного сумасшедшего.
Друг Лоренца, ныне покойный фармаколог доктор Артур С. Лёвенгарт, попросил дать ему психотика, который настолько потерял разум, что живет уже чисто растительной жизнью. Лёвенгарт изучал действие различных химикалиев, возбуждающих дыхательный центр при введении их в кровь. Лёвенгарту нужен был совершенно тупой и слабоумный субъект, который не дал бы так называемого психологического эффекта, то есть не стал бы дышать глубже в тот момент, когда игла входит в вену и химическое вещество еще не попало в кровь.
И вот в распоряжении доктора оказалось как раз то, что ему требовалось, - человек, долгие годы страдавший «ранним слабоумием», - устарелое название для целой группы психозов, ныне известной под новомодным словом «шизофрения». Больной, предоставленный Лоренцом Лёвенгарту, был безмолвным, неподвижным человеком с глазами, либо закрытыми, либо бессмысленно вытаращенными. У него не было никакого контакта с реальным миром. Это был яркий пример умственного распада, образец далеко зашедшей непоправимой дегенерации. Короче говоря, несчастный потерял разум окончательно и бесповоротно.