Солнышки насупленно молчали.
— Вот скажи ты, Бедрила, — Слад дал всем солнышкам имена, — хорошо ли это, правильно ли? Нормально?
Бедрила попятился, но негромко произнес:
— Нет.
— А теперь ты скажи, Зудик, разумно ли терпеть отщепенцев, нарушающих ваш общий приход… к новым высям?
Зудик вообще отпрыгнул со страху куда-то влево, но тоже сказал:
— Нет. Нет!
— Так что с ними делать? — спросил неугомонный Слад.
Солнышки молчали, глядя в почву, которая была одновременно близка, и так невыносима далека и запретна.
— Что с ними делать? А? Что?
Солнышки молчали.
— Ладно, подумайте, и я подумаю. А ну-ка, все в свои кубы до утра!!
Солнышки напряженно запрыгали в свои коричневые обители, скрывающие их теперь на ночь и не дающие им ничего, кроме очередного недоумения.
На следующее утро неугомонный Слад вновь вернулся к вчерашней неприятной теме, чреватой самыми гнусными и греховными последствиями. Солнышки насупленно молчали, вытянув свои тела; Слад мрачно расхаживал вдоль них, пощелкивая отросточками верхних
щупов и высекая из них мгновенные резко-синие искры, падающие в почву.
— Ну что, Бедрила, ты подумал? — вдруг буквально взвизгнул Слад, топнув нижним щупом, так что из-под него поднялось какое-то грязно-желтое облачко.
— Я… Я…
— Кусочек от меня! Неужели вы будете терпеть столь разительную разницу между вами нынешними — прямыми, говорливыми, прыгучими, и теми минувшими — тупыми, ползучими, скучными?! Новый мир требует новой пустоты. Будущее ждет жертв и чистоты. Нам нужно пространство без всего лишнего и скучного! Так, Бедрила?
— Так, — мрачно кивнул Бедрила, чувствуя поднимающийся вверх, по своему вытянутому телу, холод.
— Убить их всех к зуду! Уничтожить — всех!
— Что?… — осоловел Зудик.
— Что-что!.. Убить, я сказал!
Молчание разорвалось страхом над стоящими во дрожи солнышками. Мрак парализовал их, ноящая жалость и ужас забились в них непереносимыми позывами вырваться наружу и поглотить их, словно всепобеждающая волна сладковато-желчной тошноты. Горечь пронзила их дротиком всамделишноти происходящего. И эта реальность существовала.
— Нет! — вдруг воскликнул Зудик.
Мгновенный луч — и Зудик спекся, обратившись в грязный пепел.
— Кто еще? — нагло спросил Слад.
— Может, дадим им еще время? — осторожно предложил Мыля, рассудительно повращав в воздухе свой щуп.
— Хватит! — отрезал Слад. — Мы давали им полно времени, а у нас его нет! Нет уже! Приближается тот, кто идет за мной, кто поведет вас за собой, кто возьмет вас в бой… Убить их!
Вновь возникло резкое молчание.
— Ну и убей, — сказал Бедрила. — Ты же все можешь!
Слад рассмеялся, широко раскрывая рот.
— Нет уж, это должны сделать вы.
— Но мы не можем!
Слад насмешливо отошел немного назад, постоял там, закрыв глаза, затем вновь подошел к солнышкам и добродушно сказал:
— Бедрила, вытяни-ка один из своих верхних щупов и направь его на Мылю.
— Зачем? — недоуменно полюбопытствовал Бедрила.
— просто так. Хочу проверить твою подвижность. Или это тоже опасно?
— Да нет, — смешался Бедрила, — пожалуйста…
Он неспеша вытянул щуп, подвигал им туда-сюда, и наконец зафиксировал его, обращая прямо в центр Мыли.
Слад отошел вновь назад, и тут же из щупа Бедрилы вырвался молниеносный желтый луч, который вмиг спалил всего Мылю, превратив его в грязный пепел.
Бедрила отшатнулся, отдернул свой щуп, зашатался и упал на почву навзничь.
— Что это… Что это… Я не хотел… Мыля! Мыля!
— Вот так вот! — громогласно заявил Слад. — Я вас всех зарядил таким же оружием, которое имею я. Теперь вы можете убить своих бывших собратьев, и вы должны это сделать.
Ответом ему был дружный взмах щупов всех стоящих здесь солнышек и множество желтых лучей, направленных в него.
Но сойдясь в какой-то невидимой точке, прямо у рта Слада, все лучи там сгинули, и только в небе вдруг раздался шумный треск и возникло желтое, перламутрово заблестевшее зарево, которое через миг погасло.
— Ну как вам? — спросил довольный, невредимый Слад. — Да, я зарядил вас тем оружием, которое имею я. Но я не дал вам защиты! Итак, вперед, друзья, пойдемте убивать!
28
Слепящая желтизна озаряла воцарившийся полдень. Красная почва была везде, и кое-где сверкали голубые пруды. На Солнышке стояла вопиющая тишь, не предвещающая ничего хорошего. Долины и пригорки замерли в ожидании грядущих нашествий, или бурь. Все окружающее накрыл какой-то приторный зной.
За одним из прудиков, рядом с пригорком, расположились не принявшие Слада и его превращений солнышки. Тихо и сладко им жилось; великолепием теперь казалась им их скука, блюдом неба представлялась им сейчас их почва, даром высот они теперь считалисвое косноязычие, свою вечную согбенность, свое бессмертие, свой убогий мир. Теперь практически все уже претворяли почву в блаженный счастливый субстрат, и почти всегда пребывали в спокойном, воспаренном, тупо-радостном состоянии, где не было ни лучей, ни неба, ни Слада, ни прыжков. Эта вечность была мягкой, обволакивающей, приятной и теплой. И, в конце концов, гибель была личным выбором каждого, и они забыли про нее, пребывая каждый в самом себе, как в лучшем укрытии благодати, или в колыбели рождающейся любви. Ничто не могло быть лучше того, что уже дано, а изменения и всякие рывки производят гнусь и мрак. И всякая личинка самоценна, и имаго — уже венец, ибо новое — это смерть старого, и любое усилие рождает печаль.
В этом неосознанном убеждении и жили солнышки, почти не сходя с однажды занятых ими мест. Но вдруг наступил нежданный, мерзкий крах. Сплюйль, расположившийся где-то с краю солнышковой ложбины, только что пришел в себя после иногодневного блаженства и счастья и тупо озирался вокруг своими тремя глазами. неожиданно он заметил какую-то надвигающуюся сюда, прыгающую кучу, вздымающую красную пыль. Жуд лежал рядом с ним, мягко разбросав свои щупы. Сплюйль испуганно тронул его за щуп, затем кое-как обхватился за него и дернул.
Недоумеающий Жуд поднял свой центр с глазами и гневно уставился на Сплюйля.
— Смотри, — вдруг сказал ему Сплюйль, тут же поняв, что всей его энергии хватает только на одно это слово.
Жуд воссиял, зажегшись красным светом; огромная куча быстро приближалась. наконец, Сплюйль стал различать в ней копошение каких-то тел, конечностей, глаз, щупов… Кто это? Кто? Солнышки?… Но что с ними?
Все так же горел день, все так же рдел зной. Пруды голубели, и тучи зеленели… и куча рспадалась на подпрыгивающие части, источающие стремительность, злобу и жуть!
Жуд сжался, ничего не понимая в охватывающем его странном страхе. Очнулся Карбуня, поднял глаза и тут же начал куда-то ползти.
Все солнышки тотчас зашевелились, будто предчувствуя свой конец, но были слишком слабы и перенасыщены почвой, чтобы сделать хотя бы что-то.
Куча оказалась скопищем странных вертикальных существ, передвигающихся быстрыми прыжками; они образовали из самих себя длинную, угрожающую цепь и приближались все ближе и ближе.
Мазда, родившийся совсем недавно, но взявший себе имя, прострекотал:
— Кто это? Ответьте…
Никто ничего не понимал; все застыли на своих местах, иногда пошевеливая щупами.
Застрекотал умный Жуд:
— Это — наши… Он их сделал такими… Что им нужно? — и сразу отключился от перерасхода личной энергии, почти потеряв характерное, присущее всем нормальным солнышкам, темноватое свечение.
— Они… — догадался вдруг Карбуня и тут же стал пеплом от безжалостного желтого луча, которым выстрелил в него первым допрыгавший до обиталища своих бывших сородичей Бедрила.
— Аа! — выстрекотал кто-то лежащий, и все, до сих пор блаженствующие, мгновенно проснулись.