— Как вы мне все надоели, — повторил Слад. — Впрочем, единственный способ управления живыми существами в этой безумной, бредовой Вселенной именно и заключается в запрещении и в новом разрешении употреблять вещества, приносящие им смысл, радость,
энергию и силу. Наверное, это — единственный закон идиотского Соляного мира! Впрочем, что можно было еще ожидать, когда сам Членс… Без привязки к чему бы то ни было, вся Вселенная рассыпалась бы и вымерла, остановившись в своем движении непонятно куда. Динамика — это обязательно привычка хоть к чему-нибудь, хоть к выпиливанию ротозеек. Пока ты вожделеешь ротозеек, ты шевелишься, работаешь, живешь! А если тебе все равно… Тогда и получится мир без Соли, то есть Вселенная одних казуаров, которым лишь бы светитть, и больше ничего! Так им было, покуда Членс не создал Соль. И все завертелось, возникли солнышки, звезды, жочемуки, люди… И Яж…
— Я хочу влаги, — простонал лежащий ничком Цмип.
— Понятно, что хочешь. Закон жизни, движения, бытия. Но у меня ее больше нет. Ее вообще, по-моему, больше нет нигде, я, кажется, украл весь запас. Я ведь сам был когда-то любителем. Как только этот наш «Святой» пристрастился к Соли…
— А может, Соль поможет? — с надеждой спросил Цмип.
— Может и поможет. Но она ведь у Членса!
— Так что же мне делать?… Где он — Членс? Где?… Ты не знаешь…
— Никто не знает. Взмолись Ему. Возможно, Он откликнется и спасет тебя, может быть, Он даже даст тебе влаги. И чего угодно, даже Яж. Вот только Солью Он вряд ли поделится.
— Мне не надо Соли, мне надо влаги, влаги, влаги…
— Так вот и добиваешься того, что тебе нужно, — продолжал, как ни в чем не бывало, размышлять Слад. — Жизнь — это тотальная привычка к чему-то: к веществу, к существу, хоть к вакууму. Если таковой привычки не наблюдается, налицо смерть, статика,
распад, остановка, покой.
— А я хочу жить!.. — заныл Цмип.
— Еще бы! Молись Членсу, только он может тебе сейчас помочь.
— А… машинка…
— Не действует, я же тебе сказал. Сейачс она уже не подействует.
— Не хочу я никакой машинки! — вдруг вскричал Цмип. — Не хочу. Я хочу влаги! Где этот… Членс?… Убью Его! Гад! У него, наверное, сколько угодно этой… Соли.
— Он вечно под Солью, — согласился Слад. — Иначе тебя и солнышек просто не существовало бы.
— А если отобрать у Него Соль?
— Попробуй.
— Но как же Его найти?…
— Молись Ему, призывай Его, обратись к Нему всей душой, всем духом…
Цмип помолчал, потом осуждающе и слегка ошарашенно уставился на Слада.
— Ты специально, гад, это сделал! Ты подсадил меня на эту влагу, чтобы я взмолился Членсу!.. Так?
— Ну конечно, — сказал Слад. — Если бы тебе ничего не хотелось всем своим существом, никакой молитвы бы просто не получилось. Ибо Членс может откликнуться только на подлинный крик души!
— Но почему так все устроено?… — возмущенно вымолвил Цмип. — Почему мы все должны в чем-то нуждаться?… Почему Он так сделал?
— Это — закон жизни. Ты можешь из него выпасть и не участвовать. Но тебе же этого не хочется. Ты не можешь жить сейчас без влаги, как раньше не мог жить без Яж. Тебе постоянно что-то нужно. Поэтому-то ты и существуешь, живешь.
— Но это нечестно! Я не соглашался!
— А тебя и не спрашивали.
— Я убью Его! Казуары же ни в чем не нуждаются! А если… У Него закончится Соль… Если… О, ужас! Но где Он, где Он, где?…
— Молись Ему, — важно сказал Слад. — И ты, может быть, найдешь Его. Ты найдешь Его в себе или не в себе, но ты должен его найти! И Он даст тебе все, чего ты только не пожелаешь! Или не даст, и Он примет твой вызов! Ему нужна Соль, тебе нужна влага, вы оба — живые существа. Найди Его хоть в самой малости, и это все равно будет Он — Единственный и Вечный.
— Но… — вдруг сказал Цмип, — я ре умею молиться.
— Ты живешь, и ты жаждешь влаги. Это уже и есть молитва. А всякие там знаки и выражения ты найдешь. Жди Его, жди Членса, и тогда уж не упускай своего шанса!
— Никогда! — вскричал Цмип. — Я пошел!
— Куда? — удивился Слад.
— К Членсу, — ответил Цмип, выползая из куба. — Где бы Он ни был, я разыщу Его. Разыщу и попрошу, или убью! Это должно как-то прекратиться! И так хорошо, и так хорошо, но два не бывает, потому что возможен лишь один. И у меня нет выбора!
— Как вы мне все надоели, — машинально проговорил Слад, оставшись в одиночестве в кубе. — Почему вот я не могу ничем увлечься? Я мертв, Членс оставил меня без всего, даже без любой привычки, привязки, к чему угодно. И не поделился Солью! Я долженЕго сокрушить, я сделаю это! Пусть он, Цмип, найдет Его, Членса, — Слад грустно засмеялся, — и тогда Тебе, Членс, придется-таки взглянуть в истинный Лик созданного Тобой мира! И ты умрешь, не в силах вынести его оснований!
37
На серой планете Лунка жили двумерные существа — лунки. Они были впаяны, врезаны, втиснуты в планетную поверхность, словно некий, не существующий в самом деле, предел, какая-то абсолютная протяженность без высоты, чистая площадь без объема. Однако, у них был ум, душа и подвижность.
Если взглянуть на планету Лунка откуда-нибудь извне, из космоса, можно даже заметить пробегающие по ней разноцветные всполохи, перемещения каких-то охваченных по краям клубящимися линиями кругов, разнообразные точки и палочки. Что это — бредовые
видения ищущего прелесть и жизнь во всем глаза? Лунки!!!
Лунки были столь же двумерны и ирреальны, как и линия, проведенная от точки к точке. Да, они покрывали трехмерный пейзаж, повторяя своими круговыми очертаниями все пригорки и ямки, но им это было неведомо, ибо у них самих вообще не было никакой толщины, и, соответственно, ее осознавания. Но они жили, размножаясь простым делением себя пополам, и молились Членсу, ибо Лунка была планетой, где царил собственно Членс, и где был Его культ.
— Мы в Членсе! — постоянно восклицал главный вождь и царь лунок Сикандр. — Членсу слава!
Остальные лунки образовывали вокруг него быстрый, горящий огоньками, хоровод, и не отвечали ничего, поскольку один Сикандр мог разговаривать, остальные же — только чувствовать. И что же они чувствовали? Вечную любовь к миру и безмерную благодарность Членсу.
В одном из самых ровных мест этой планеты, среди холмиков серой пыли и кучек желтеньких камешков, находился большой, непонятно откуда взявшийся, горящий черным огнем. круг. Это было самое святое место на Лунке — храм Членса, вход к Членсу, площадка соприкосновения с Ним. Каждый день по несколько раз лунки окружали этот круг, чувствуя великую любовь и благодарность. Сикандр восклицал:
— Мы в Членсе! Членсу слава! — и какая-нибудь лунка вступала в этот черный, ужасный круг и пропадала там навсегда, сожженная Членсовым вечным горением.
Тут же огромная радость посещала всех остальных, и, счастливые, они безудержно делились. Сколько же их было всего? Сколько угодно.
Когда лунка встречала лунку, она думала:
— М, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м.
И другая лунка ей думала в ответ:
— М, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м, м.
— Мы в Членсе! — восклицал тут же, отовсюду слышный, неуемный Сикандр. — Членсу слава!
И все продолжалось.
Конечно, никто из них никогда не видел собственно Членса, да они и представить себе не могли бы, что это возможно. Но был черный круг, было вечное исчезновение и деление, и был Сикандр, и были великая любовь и благодарность. Членсу слава!
День, ночь, зрение и слух здесь достаточно относительны, ибо все это, все-таки, взгляд трех, а не двух. Можно даже сказать, что лунка представляла из себя чистый лист сплошной эмоции, оптимальный круг счастья, верхушка, пенка исходящего из глубины мира экстаза, некая совершенная шляпка рая, — но можно ими вообще пренебречь, ибо кто мог видеть их движения, всполохи и исчезновения, кроме них самих? Глаз, ищущий во всем прелесть и жизнь, да и то нет.