Все, что было известно об этой таинственной болезни, - это существование ее возбудителя, найденного описанного под названием bacillus psittacosis известным французским бактериологом Нокаром, учеником Пастера. Они начали с открытия, что и это единственное сведение было неправильным. Bacillus psittwcosis оказался мифом, призраком.
Они были осторожны, и Шорти всегда вытирал ноги о пропитанный креозолом половик, когда бегал к миссис Брэнхэм (главный дока по систематике бактерии в Институте) с пробирками новых культур. Но они не увлекались асептикой. «Как, черт возьми, вы можете изучить болезнь, если вы боитесь к ней подойти?»
По временам медицинские авторитеты, которые считались авторитетами в вопросах попугаевой болезни (не имея о ней никакого представления), выступали в газетах с насмешками по поводу охватившей страну нелепой попугаевой паники. Как-то в январе в вашингтонской газете появился большой портрет Вильяма С. Фаулера, - сельского врача, чиновника здравоохранения Колумбийского округа, типичнейшего врача с виду.
Доктор был изображен вместе со своим любимцем попугаем: «Я не вижу никаких основании для беспокойства», - изрекал доктор Фаулер.
«Расстаться с моим попугаем?» - восклицал он. «О, нет. Мы с ним большие друзья».
Доктор Фаулер относился к этой птице с человеческим, слишком человеческим участием. - Еще бы! Каждый день, доктор возвращался домой, попугай кричал: «Хелло, Билль!» и приказывал горничной подавать обед. - Это была очень умная птица
Сан-Франциско газета советовала своим подписчикам сохранять спокойствие: «Доктор Карл Ф. Майер отрицает, что эпидемию на Западе вызвали попугаи». А ведь Карл Ф. Майер - один из вождей американской бактериологии. Доктор Гейгер позировал газетному фотографу (который должно быть получил при этом много удовольствия) с попугаем в руках и при этом имел, или старался иметь, самый независимый вид. Впрочем, он был в резиновых перчатках.
Утром 23 января, спустя только девять дней после того, как Армстронг и Шорти приступили к работе в своем затхлом подвале, в Институт пришел отлично настроенный Армстронг. Шорти сидел за столом, обхватив Голову обеими руками, стонал и ругался.
-Ужасно болит голова, -объяснил он.
Шорти был замечательным работником. Он кончил всего лишь народную школу, но понимал в бактериологии больше иных профессоров. Когда, работа шла, хорошо, Шорти неизменно излучал улыбки и весело чертыхался. Они никогда не был красив. У него были жидкие волосы, большой нос, измятой лицо. Сейчас он был просто страшен.
- Это был настоящий помощник, - рассказывал мне Армстронг. - Знаешь, он был замечательно честен, я мог на него совершенно полагаться. Он никогда не пытался скрыть свои промахи. Если во время опыта он случайно убивал животное, то сейчас же сообщал мне об этом. И с каким огорчением! В каком он бывал отчаянии! За животными он замечательно ухаживал. И всегда знал, для чего ставится каждый опыт. Если опыт не удавался, он был неутешен. - Я в жизни не встречал такой жажды знаний.
Но вот утром, 25 января: - "Господи, я весь дрожу", - сказал Шорти.
27-го он уже лежал в белой постели под теплым одеялом в морском госпитале, который помещался рядом с Институтом гигиены. Головная боль разрывала ему череп. Рентгеновский снимок грудной клетки, сделанный врачом госпитале Петерсоном, показал только увеличение бронхиальных желез...
В это время у Армстронга. был уже новый помощник. Джордж Мак-Кой, директор Института гигиены, сам заменил Шорти в этом сыром подвале и держал попугаев во время опытов Армстронга, который только посмеивался над неловкостью своего директора.
-Разумеется, тогда мы были уже уверены, что действительно заражаем наших птиц попугаевой болезнью, - рассказывал мне Армстронг, - потому что Шорти заболел попугаевой болезнью.
Все сотрудники института пришли в смятение, когда их директор отправился работать в подвал Армстронгу. Мак-Кой полушутя, полусерьезно успокаивал их, как всегда смешно размахивая руками.
- Пустите меня поработать с Армстронгом, - упрашивал его Дайер (Дайер - это тот бактериолог, который впоследствии обнаружил пятнистую лихорадку Скалистых гор на цивилизованном западе).
И все остальные - Эдди Фрэнсис, Роской Спенсер, Бэджер, Лилли, Гаррисон - все уговаривали Мак-Коя:
- Послушайте, Мак, ведь Вы директор института. Это нерационально, - говорил доктор Крамер, старый ученый, многие годы работавший в институте. Ему для полного сходства с благодушным еврейским патриархом недоставало только бороды. Мак-Кой всегда прислушивался к его советам.