— Семь разъ, господинъ консулъ, — отвѣчаетъ Тоннесъ Глай.
— Такъ часто я не бывалъ у нея, — сказалъ консулъ. — Это было два-три раза, въ этомъ я признаюсь. Два-три маленькихъ раза.
Тоннесъ Глай возражаетъ:
— Семь разъ, господинъ консулъ. Извините меня за мое замѣчаніе.
Консулъ зажигаетъ сигару, но не предлагаетъ Тоннесу Глайю.
— Пусть будетъ такъ, — говоритъ онъ и пускаетъ дымъ на воздухъ. — Но я надѣюсь, относительно другихъ вопросовъ, мы будемъ съ вами солидарны, мой добрый Янсенъ.
Но его не проведешь, и онъ не дѣлается мягче отъ того, что консулъ называетъ его «добрымъ Янсеномъ».
— Всего только Тоннесъ Глай, господинъ консулъ, — возражаетъ онъ.
Консулъ киваетъ головой и выпускаетъ изо рта сигарный дымъ.
— Хорошо… Ты говорилъ, что видѣлъ меня выходящимъ изъ ея дома. Это, во-первыхъ. Во-вторыхъ, ты сказалъ ей, что я долженъ тебя наградить. Сколько ты требуешь? — Съ этими словами консулъ предлагаетъ Тоннесъ Глайю сигару, отъ которой онъ однако отказывается. Онъ настаиваетъ, но Тоннесъ все-таки отказывается.
— Сколько я требую? — отвѣчаетъ онъ. — Мнѣ нужно не много при моей бѣдной жизни. Это долженъ рѣшить самъ господинъ консулъ.
— Сколько?
— Въ этомъ отношеніи я нахожусь во власти господина консула.
— Гм… Да, это возможно. Да, ты это доказываешь на дѣлѣ. Мнѣ не нужно заключать съ тобой сдѣлки, Тоннесъ Глай. Но я не люблю, чтобъ обо мнѣ лгали, злословили, сплетничали: у меня семья. Поэтому я хочу заткнуть тебѣ ротъ. Вотъ именно то, что я хочу. Я говорю достаточно ясно.
Тогда Тоннесъ Глай почтительно спрашиваетъ:
— Кто долженъ быть отцомъ, господинъ консулъ?
Консулъ отвѣчаетъ:
— Отцомъ? Это ужъ не мое дѣло.
— Женщинѣ одной не такъ-то легко это обдѣлать, — говоритъ Тоннесъ Глай. — Господинъ консулъ долженъ это обдумать.
— Да, что же ты придумалъ?
Тонпесъ вертитъ въ рукахъ свою шляпу и соображаетъ.
— Господинъ консулъ могъ бы меня выдать за отца, — говоритъ онъ. — Конечно, если она сама на это согласится.
Консулъ пронизываетъ его взглядомъ и чувствуетъ себя внезапно спасеннымъ.
— Я всегда говорилъ, что у тебя удивительная голова, Янсенъ. Я уже неоднократно желалъ себѣ твою голову, Янсенъ.
Но тотъ остается попрежнему холоденъ.
— Меня обыкновенно не зовутъ Янсенъ, господинъ консулъ. Это преувеличеніе. Мое имя Тоннесъ Глай.
— Да, да, Тоннесъ Глай, хорошо. Но я часто желалъ себѣ твою голову. Твое предложеніе очень цѣнно. Я думаю, оно что-нибудь да стоитъ и въ денежномъ отношеніи. Сколько ты самъ думаешь?
Тоннесъ Глай обдумываетъ.
— Тысячу кронъ.
Консулъ вздрагиваетъ, какъ ужаленный.
— Боже тебя сохрани! Ты знаешь, что у меня семья. Говори серьезно, парень!
— Тысячу кронъ, господинъ консулъ. Извините мое неумѣстное замѣчаніе.
— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи! — говоритъ консулъ и встаетъ съ своего мѣста. Онъ смотритъ задумчиво въ окно. Затѣмъ оборачивается къ Тоннесу Глайю и рѣшаетъ:- Нѣтъ, тогда у насъ ничего не выйдетъ. Извини, что я тебя такъ поздно побезпокоилъ. Я поищу кого-нибудь другого.
— А что думаетъ господинъ консулъ сдѣлать cо мною? — спрашиваетъ Тоннесъ Глай и встаетъ съ мѣста.
— Съ тобой? Что я съ тобой сдѣлаю, чортъ? — говоритъ консулъ, вдругъ задрожавъ отъ гнѣва. — Я прикажу тебя завтра же арестовать! Вонъ отсюда!
Консулъ хватается за дверь, а Тоннесъ Глай дѣлаетъ видъ, что хочетъ уходить.
— Позвольте мнѣ объяснить вамъ, въ чемъ дѣло, — говоритъ онъ смиренно. — Я все же самый удобный изъ всѣхъ, кого можетъ достать господинъ консулъ.
Консулу ясно, что Тоннесъ Глай правъ, но онъ золъ и возражаетъ.
— Я сказалъ, что возьму другого. А затѣмъ — довольно! Но слишкомъ очевидно, что Тоннесъ Глай правъ. Поэтому, когда онъ доходитъ до парадной двери, консулъ тащитъ его обратно и снова запираетъ дверь. Оба идутъ обратно въ контору.
Консулъ приказываетъ:
— Ты хотѣлъ мнѣ что-то объяснить? объясняй!
— Что такое тысяча кронъ для состоятельнаго человѣка! — говоритъ Тоннесъ Глай.
— Конечно, я не нищій, но тебя это не касается. Естественно, что я не могу пожаловаться на недостатокъ земныхъ благъ и надѣюсь, что таково всеобщее мнѣніе обо мнѣ.
— Да сохранитъ васъ Господь, господинъ консулъ!
— Значитъ такъ. Но тысячу кронъ — никогда!
— Все это можно уладить самымъ пріятнымъ образомъ.
— Но какъ же?
— Въ разсрочку. По частямъ.
— И ты осмѣливаешься мнѣ это предлагать?
Тоннесъ Глай восклицаетъ:
— Въ разсрочку? — Господинъ консулъ! — Разрази меня Господь на этомъ мѣстѣ….
— Но я думаю, что ты это все-таки подумалъ.
— Да, развѣ нельзя было бы раздѣлить эту сумму на двѣ части? На двоихъ? Если господинъ консулъ не въ состояніи заплатить одинъ, то она можетъ добавитъ такъ сказать, подѣлиться съ господиномъ консуломъ. У нея много денегъ.
Консулъ быстро встаетъ съ мѣста. — Теперь убирайся! Вонъ! Слышишь….. Впрочемъ, ты можетъ-быть уже говорилъ съ нею объ этомъ?
— Я намекалъ ей.
Консулъ обдумываетъ и садится опять.
— Дѣло не въ томъ, что я не въ состояніи былъ бы этого сдѣлать, — говоритъ онъ. — Но хотѣть и быть въ состояніи исполнить — это двѣ вещи разныя. Это равняется тому, что я отдалъ бы деньги своихъ собственныхъ дѣтей…… Сколько она думаетъ взять на себя?
— Этого она не говорила. Но она во всѣхъ отношеніяхъ очень добра, это извѣстно господину консулу. Она, конечно, не будетъ скряжничать.
— Половину, — говоритъ рѣшительно консулъ. — Ты думаешь, я торгуюсь? Больше чѣмъ половину она не должна платить.
Въ этомъ вопросѣ они оказались солидарны.
— Мою половину ты можешь получить завтра. Когда кассиръ будетъ здѣсь; у меня нѣтъ ключей.
Консулъ выпустилъ Тоннеса Глайа, а самъ вернулся въ контору, зажегъ лампу и сѣлъ помѣчтать покурить и взвѣсить…
Ночные сторожа все стояли на томъ же мѣстѣ. Они видѣли, какъ впустили Тоннеса Глайа въ долъ и какъ его выпустили обратно. Но они ничего не слышали. И они абсолютно ничего не могли понять. Поэтому они рѣшили нагнать Тоннеса Глайа. Но это имъ не удалось. Тоннесъ Глай увидалъ ихъ; онъ направился прямо къ гостиницѣ, прошелъ мимо нея и скрылся по ту сторону фонаря, гдѣ его никто не могъ увидать.
И снова встрѣчаются въ вечерніе часы ночные сторожа, устраиваются поуютнѣе съ трубкой во рту, ведутъ разговорь и прогуливаются.
— Я опять перешелъ на жевательный табакъ для трубки, говоритъ одинъ изъ нихъ.
— Я тоже, — отвѣчаетъ другоі, зажитая трубку.
— Кардусскій табакъ, который я обыкновенно употреблялъ раньше, съ годами чертовски вздорожалъ.
— Онъ настолько дорогъ теперь, что его и не купишь.
— Всѣ жизненные продукты растутъ въ цѣнѣ. Скоро невозможно будетъ жить. Да, развѣ то, что я говорю, не правда?
— Это кажется богохульнымъ, Тобизенъ, но это правда, что ты говоришь! А что касается жизненныхъ потребностей, то я вижу, что всѣ должны копить деньги и слѣдить за тѣмъ, чтобы «грошей хватало», какъ правильно говорить старинная пословица. Моя младшая дочь конфирмовалась весной. Ты думаешь, мы были въ состояніи купить ей новое платье? Это такое важное и отвѣтственное событіе, но она должна была надѣть платье своей сестры.
— Люди завидуютъ намъ, чиновникамъ. Они говорятъ, что у васъ деньги вѣрныя. Теперь я спрашиваю тебя, Маркуссенъ, какая польза мнѣ, что я чиновникъ, если жизненные потребности такъ вздорожали, что больше жить невозможно? Едва я получу свое нищенское жалованіе, какъ, глядишь, его уже нѣтъ. Деньги будто уплываютъ.
— Теперь я спрашиваю тебя, Тобизенъ, какъ ты думаешь, кому это извѣстно болѣе другихъ? Мнѣ. Когда гроши будутъ невидимы въ моихъ собственныхъ рукахъ, значитъ жить невозможно.
— А между тѣмъ въ этомъ году макрели совсѣмъ не были рѣдкостью. Но всѣ люди жалуются. Я слышалъ, что банкъ хочетъ отказывать въ кредитѣ.
— Что ты только ни скажешь! Но это же это говоритъ?
— Да всѣ говорятъ. Въ скоромъ времени будетъ такъ, что никто кромѣ консула не будетъ пользоваться довѣріемъ.