Опередив его, я заговорила первой:
— Когда ты появляешься, то почти не разговариваешь со мной. Черт возьми, да ты, похоже, ребят больше рад видеть, чем меня, свою дочь. — Я указала на Алекс и Эйдена, стоявших по ту сторону разлома. Не знаю, что именно выбило меня из колеи. В тот момент это могло быть что угодно, ведь мою душу переполняла глубокая печаль. — Ты даже не рассказываешь мне о моей матери. И всегда исчезаешь, прежде чем я успеваю что-нибудь спросить.
Грудь Аполлона тяжело вздымалась и опускалась, его широкие плечи распрямились.
— Иногда лучше пресечь вопрос, что приведет к ответу, который ты не захотела бы услышать или узнать. — На его лице вдруг промелькнуло сожаление, а внутри меня все заледенело и застыло. Даже сердце.
— Зачем ты так говоришь?
Аполлон отвел взгляд, и я… Я поняла. Я просто знала. Мое сердце упало куда-то в пятки, а в груди словно разверзлась пропасть.
— Я хочу увидеть маму. Сейчас.
— Это невозможно, — тихо ответил он.
Я сделала вдох, а затем еще один, но это не помогло избавиться от охватившего меня тревожного чувства.
— Потому что она на Олимпе, да? И мне нельзя туда входить?
Аполлон, мой отец, ничего не ответил.
Стоявшие за его спиной Алекс и Эйден стали какими-то размытыми.
— Ты же об этом твердил мне все время. Что она в безопасности на Олимпе. Поэтому я хочу увидеть ее.
— Джозефина…
— Я хочу увидеть свою маму, — снова сказала я, медленно и раздельно, на случай, если он не понял мою просьбу.
— Ты не сможешь. — Его голос был таким же напряженным, как и выражение его лица.
— Если ты не перенесешь меня к маме, я пойду сама.
В его ярко-синих глазах появилось удивление.
— Я знаю, где проход на Олимп, — заявила я. А затем решила немного приукрасить, ведь я не знала, пропустит ли меня Медуза и удастся ли мне пройти мимо нее. — Я могу и пройду через те ворота.
Спустя мгновение Аполлон стоял прямо передо мной.
— Ты должна понимать: я сказал тебе то, что сказал, поскольку в то время это казалось лучшим вариантом. Ты только-только узнала, что ты моя дочь и что за тобой охотится Титан. Едва успела осознать, что твоих бабушку и дедушку убили. Я выбрал другие слова, поскольку думал, что ты не сможешь вынести правду.
Внутри меня все как будто умерло. Душа, казалось, начала трескаться и распадаться на части.
Аполлон понизил голос:
— Я пытался остановить Гипериона, когда он пришел в дом твоих бабушки и дедушки, но не поспел туда вовремя. Твоя мама была…
— Нет, — прошептала я.
Он закрыл глаза.
— Твоя мама уже была мертва.
Глава 5
Аполлон все говорил, а я слушала и… все понимала. Я чувствовала каждое его слово своей кожей, в которую как будто вонзались тысячи раскаленных игл.
Мама умерла?
Я открыла рот, и из моей груди вырвался всхлип отрицания, превратившийся в крик. Ярость и боль пронзили каждую клеточку моего тела. Я продолжала кричать, чувствуя, как злость и страх смешиваются со струившимся по моим жилам эфиром.
Ярко-синие глаза Аполлона округлились за секунду до того, как зрачки превратились в белые огни. Он протянул ко мне руку.
— Джози…
Во мне бурлила чистая сила. Я взорвалась как вулкан, и вокруг меня образовалось яркое, мерцающее сияние. Оно наполняло комнату до тех пор, пока не осталось ничего кроме света, силы и всей той боли, что разрывала мое нутро на части. Жжение в горле становилось все сильнее и сильнее.
Я закричала, и воздух пронзил луч света, оставляющий за собой мерцающий след, но вскоре погасший среди обломков.
Алекс и Эйден упали на спину. Люк тоже.
А мой отец исчез.
Я не помню, как вышла из дома.
Через какое-то время я поняла, что стою на скалистом утесе, с которого видны белые шапки пенистых волн.
У меня дрожало все тело. Над горизонтом, окрашивая синие волны в розовый цвет, поднималось солнце. Ноги больше не слушались. Колени ударились о твердую землю, и я покачнулась назад.
Я была слишком измотана. Слишком потрясена. Слишком… да все слишком. Я не двигалась. Просто не могла. Глаза жгло огнем. Они были сухими, но где-то в глубине притаились горячие слезы. Я медленно подняла взгляд на бесконечно синее небо.
Аполлон солгал мне.
Он лгал мне все это время. Я смутно припоминала его попытки объясниться после того, как он сказал, что моя мама умерла.
Он утверждал, что ложь была необходима. Для моего же блага. Говорил, что я испытывала большой стресс. Что мне требовалось держать себя в руках, чтобы быть в безопасности. Аполлон даже сказал, что, когда он, назвавшись моим отцом, впервые посмотрел на меня в комнате общежития, он не мог вынести вида моей боли и не хотел приносить ее еще больше.