К полудню 12 мая все собрались в основном лагере. Две недели тому назад, в момент прибытия, он казался таким мрачным и неуютным, теперь он представлял приют для отдыха с теплыми постелями. Лучше всего было то, что за день до этого сюда приехал Гингстон, как нельзя больше кстати, чтобы ободрить отряд и создать соответствующую обстановку для больных. Так закончилась первая попытка подъема на гору.
Ликвидация несчастья
В этот момент, больше чем когда-либо, недоставало генерала Бруса. Взрывы бодрого веселья, буйный смех Бруса по поводу всякой маленькой шутки, его способность легко устранять всякие затруднения были бы особенно ценны для носильщиков при этих тяжелых обстоятельствах. И даже для Нортона Брус, если бы он находился в основном лагере, со свежими силами, не утомленный 48-часовой борьбой с бурей на высоте 6400 метров, был бы желанным оживляющим стимулом. Нортон закалил себя для суровой жизни: он участвовал в последней войне и был при отступлении под Монсом. Но характер, как известно, меняется выше 4 500 метров. Вы можете быть стойким, с совершенно уравновешенным характером на уровне моря и очень злым и легко впадающим в уныние на высоте б 400 метров. Нортон сходил с ума от сознания, что результаты полугодового тщательного планирования и организации снесены порывами бури и вылетели в трубу. В таком состоянии он уже с трудом владел собой и еще сильнее угнетал пониженное настроение других. Остальные члены экспедиции также пали духом. При таких условиях легко могло начаться разложение, и здоровое деловое настроение, объединявшее всех, могло покинуть экспедицию, особенно если руководитель стойко не владел собой. Подобные случаи бывают и ближе к уровню моря, чем основной лагерь. К чести Нортона и других членов экспедиции, этого не случилось, и они тотчас же приноровились друг к другу и принялись разрабатывать новый план вместо прежнего, так грубо разбитого вдребезги.
Прежде всего необходимо было поднять настроение носильщиков. Они испытали худшее, что можно только представить, и их следовало по-настоящему ободрить. Лучшим способом для этого являлось благословение ламы в Ронгбуке.
В ближайший день после возвращения всех в основной лагерь послали переводчика, Карма Поля, в Ронгбукский монастырь просить ламу благословить людей. Лама дал согласие, и в назначенный день ― 15 мая ― вся экспедиция, альпинисты, гурки и носильщики отправились за 6 километров вниз в долину за благословением, причем каждый человек пожертвовал в пользу ламы две рупии.
Когда все пришли в монастырь, носильщиков оставили в наружном дворе, альпинистов пригласили в приемную ламы, где для них была приготовлена пища; их угощали молодые ламы. После этого всех пришедших принял святой лама в присутствии двенадцати младших лам. Он восседал на алтаре в своем покое. Англичан усадили вдоль стены против ламы, в то время как носильщики заполнили средину комнаты.
По очереди англичане приближались к алтарю ламы, и он прикасался к голове каждого серебряным молитвенным кругом, который держал в левой руке. За ними последовали гурки и носильщики; они казались глубоко взволнованными этой простой церемонией. Потом лама обратился к носильщикам с короткой, но выразительной речью, в которой он ободрял их и советовал быть настойчивыми в достижении цели, обещая молиться за каждого из них. Почтение, с которым они входили к великому ламе и покидали его, красноречиво говорит, по словам Бруса, о том влиянии, какое на них имеет лама. Его молитвы и благословение сразу оживили их. И уже на обратном пути в основной лагерь они снова превратились в нормальных бодрых людей.
Тем временем Нортон и Брус выработали новую конструкцию отряда носильщиков. Для лучшего их использования они разделили всю партию на три части, причем каждая из них должна была иметь своего «десятника» в лице лучшего носильщика. Другой из более выдающихся являлся его заместителем и должен был руководить отрядом, если с первым что-либо случится. Десятнику и их помощникам была назначена добавочная плата; их тщательно обучали, как унтер-офицеров. Нетрудно было выбрать лучших шесть человек, так как тяжелые условия последней недели ясно показали, на кого из носильщиков можно было положиться. Этих выбранных шесть носильщиков позвали к Нортону и Брусу, которые объяснили им, чего от них ждут, и предложили, насколько это возможно, им самим подобрать людей в свои отряды. Казалось, они остались довольны этим изменением, оно имело то преимущество, что создавало здоровое соперничество и общее настроение в пределах каждого отряда. Гингстон также был очень занят все это время. В течение одного или двух дней после возвращения экспедиции многие были больны и требовали лечения. На следующее утро он и Брус отправились с носилками за Шамшером; Гингстон полагал, что единственным средством для этого бедного человека было отправить его вниз. С величайшей осторожностью его вынесли из 1-го лагеря, но он не вынес путешествия и умер в пути, в полукилометре от основного лагеря. Сапожник Манбахадур умер несколько дней спустя. Но если бы даже он остался жив, обе ноги его ниже лодыжек были бы потеряны. Обоих погребли в защищенном месте; их имена были вписаны рядом с именами других, погибших в течение трех экспедиций, на монументе, который позже воздвигли вблизи основного лагеря. Утрата Шамшера вызвала большое осложнение: он был, по словам Бруса, «прекрасный, честный молодой человек, очень преданный делу».