Главным достижением интервенции центральных держав и союзников стало оказание политической и дипломатической поддержки движениям за независимость путем их признания и предоставления оружия, снаряжения и военных советников местным участникам боевых действий. Поначалу эти движения часто были не более чем специальными национальными советами, чья власть распространялась лишь настолько, насколько ее могли навязать их малочисленные и разрозненные вооруженные силы. Союзные державы часто оказывались внутренне разделены и находились в противоречии друг с другом по вопросу о том, что лучше всего отвечает их интересам - сохранение Великой России или поощрение движений за независимость. Однако, куда бы они ни обращались, они часто оказывались ограничены переговорами и сделками с новыми элитами, которые в большинстве своем были радикальными интеллектуалами или армейскими офицерами, часто малоизвестными фигурами из скромного окружения.
Дипломатическое признание часто оказывалось эфемерным, как в случае с Украиной или кавказскими республиками. За исключением нескольких плебисцитов в польских границах (Тешен и Силезия) и создания в свободных городах Данциг и Фиуме новые пограничные линии были определены местными участниками. Никогда прежде и вплоть до 1989-1991 годов народы приграничных территорий не могли играть столь решающую роль в формировании пространственных контуров евразийского пограничья. Отчасти это было связано с крахом имперского правления, создавшим вакуум власти, а отчасти - с силами сопротивления, которые накапливались в течение долгого девятнадцатого века.
Ниже уровня вмешательства великих держав евразийские границы вновь стали подвижными, пористыми и спорными. В годы после 1914 года мобилизация для тотальной войны, крах устоявшейся власти, вынужденные перемещения населения и распространение коммунального насилия привели к трансформации мультикультурных сообществ в более политически сознательные многонациональные общества. В этих условиях наследие имперского правления в отношении смешанного населения представляло собой бомбу замедленного действия. Провести границы государств-преемников на основе национального самоопределения ни вильсонианского, ни ленинского типа не представлялось возможным. Ассимиляция различных этнолингвистических групп в новых государствах стала еще более проблематичной, чем национализаторские тенденции в период имперского правления, по нескольким причинам. Во-первых, национальные чувства распространились шире и проникли глубже как среди доминирующих, так и среди подчиненных национальностей. Во-вторых, признание мирными договорами прав национальных меньшинств лишь усилило ощущение различий между ними. Для доминирующих националистов меньшинства представляли собой чуждый и потенциально враждебный элемент населения. Для меньшинств сопротивление ассимиляции стало массовым явлением. Наконец, некоторые экстремистские националистические группы в государствах-преемниках питали большие территориальные амбиции с характерным имперским подтекстом. Они страдали от комплекса "большего государства". То есть они хотели завершить процесс государственного строительства, выдвигая как исторические претензии на территории, которыми они владели в прошлом, так и этнолингвистические претензии на население, проживающее за пределами их довоенных границ. Своеобразная пространственная конструкция послевоенного поселения гарантировала возобновление борьбы за новые пограничные территории между доминирующими национальностями (чехами, поляками, сербами, румынами, персами и ханьцами) и их меньшинствами.
Возможность избежать процедуры создания национальных государств из многонациональных пограничных территорий вдохновила ряд федеративных схем, которые были предложены на Версальской конференции 1919 года, в том числе и делегацией Соединенных Штатов. Поляки и русские были двумя главными протагонистами этой идеи, но неудивительно, что третьи проекты были полностью несовместимы. Одним из скептиков был сэр Хэлфорд Маккиндер, теоретик геополитики, который утверждал, что народы того, что он называл "средним ярусом" - поляки, богемцы, венгры, румыны, сербы, болгары и греки - "слишком не похожи друг на друга, чтобы объединяться для какой-либо цели, кроме обороны; однако все они настолько отличаются и от Германии, и от России, что им можно доверять, что они смогут противостоять любой новой организации любого из великих соседей"."54 Отец геополитики предложил другое решение: обмен населением, разумеется, мирно и по взаимному согласию. В то время этот вариант был малопривлекателен для государств-преемников с "большими" устремлениями. Только турки и греки организовали такой обмен, но только после еще одной войны, в которой греки с успехом пытались воплотить в жизнь свое видение Мегале, "Великой идеи". В долгосрочной перспективе человеком, который впоследствии ближе всех подошел к реализации предложения Маккиндера, хотя и в жестокой и односторонней форме, был Сталин, хотя после Второй мировой войны ему также помогли чехи и поляки.