Новые теоретики отечественного флота свои взгляды аргументировали тем, что, во-первых, именно подводные лодки и авиация по опыту мировой войны привели к кризису классическую теорию владения морем. Во-вторых, предлагаемые средства являлись относительно дешевыми, а значит, наименее обременительными для слабой советской экономики. Все это было правильно и не вызывало возражения у «военспецов» — но красные командиры хотели всю деятельность флота свести исключительно к решению задач по недопущению прорыва сил флота противника к советским политическим и экономическим центрам, а также высадки войск его морского десанта на свою территорию. При этом они чрезмерно увлекались идеей боя на минно-артиллерийской позиции и практически хотели отказаться от «чисто флотских» задач — таких, как, например, борьба на коммуникациях. В конечном счете военно-морским теоретикам из «военспецов» инкриминировали идеологическую диверсию, сознательное извращение положений марксистского учения о войне и армии. В результате «наследников царского флота» в конце 20-х годов в основном извели, в том числе физически, а вместе с ними — понятия «владение морем» и «господство на море».
Формально победила концепция «малой войны на море» в ее худшем толковании — без действий на коммуникациях и попыток нанесения ударов по группировкам противника вдали от своих берегов. Однако уже в начале 30-х годов в работах новых советских военно-морских теоретиков все более и более стали просматриваться основные тезисы их предшественников. Возникает естественный вопрос: зачем было «ломиться в открытую дверь?» По-видимому, одним из мотивирующих моментов всей этой компании по «выкорчевыванию остатков старой военной науки» являлось то, что на всех уровнях управленческих структур флота большинство руководителей новой формации из-за своей малообразованности на фоне «старорежимных командиров» выглядели откровенно блекло и никакой конкуренции с ними не выдерживали. Похоже, что в данном случае «идеология» просто являлась средством устранения конкурентов.
По поводу отсутствия в отечественной теории военно-морского искусства такой категории, как «господство на море», никто особого дискомфорта не ощущал, так как все флоты отрабатывали маневры типа «Оборона восточной части Финского залива» или «Отражение десанта одновременно в двух УРах[2]», то есть исключительно оборонительной тематики. При этом как бы априори считалось, что, во-первых, противник, как стадо баранов, будет ломиться, невзирая ни на какие потери, именно через наши минно-артиллерийские позиции и именно на наиболее обороняемые участки побережья. Во-вторых, никто не будет нам мешать сосредотачивать силы флота в нужном месте и совершать маневр сухопутными войсками вдоль побережья. То есть де-факто подразумевалось, что в прибрежных районах (во всяком случае, за минно-артиллерийской позицией) господство все же останется за нами.
Кстати, в предвоенные годы совершенно официально в руководящих документах существовало такое понятие, как господство в воздухе. То ли «летных военспецов» было мало, то ли «красные военлеты» не увидели идеологической крамолы — но господство в воздухе не только признавалось как категория военного искусства, но ее достижение считалось одним из обязательных условий успешности проведения большинства операций.
В 1936 г. Совет Труда и Обороны принимает решение о строительстве «большого морского и океанского флота». Логично было ожидать, что этот факт в какой-либо форме реанимирует идею завоевания господства на море. Однако этого не произошло. Причин здесь несколько. Например, к 1937 г. система советского бытия, когда думаем одно, говорим другое, а делаем третье, достигла своего совершенства, и многие процессы протекали как бы в параллельных мирах. Сегодня твое выступление по поводу необходимости завоевания господства хотя бы в отдельном районе и на время проведения операции могли одобрить на каком-то военном или ученом совете — а завтра тебя совсем другие люди за это же отправят на Колыму, поскольку никто с самой теории господства ярлычка «идеологии империализма» не снимал.