За горбуном-карликом проворно вошла в комнату женщина. Это была племянница Павла, Грета, о которой только что шел разговор.
При виде ее старая Анхен тотчас же отошла с нахмуренным лицом на свое темное место на лавке около камина, как будто бы не хотела быть в ее обществе. Павел, обрадованный, обернулся к входившей.
Несмотря на поздний час мещанка была нарядно одета, но богатый наряд не увеличивал ее красоты, потому что она была бы прекрасна во всяком наряде. В наружности ее не было ничего немецкого, и можно было предположить, что при частых прежних сношениях немцев с итальянцами, в жилы ее попала горячая южная кровь.
Она была среднего роста, прекрасно сложена, очень бела и довольно полна. Но больше всего поражали в ней, очаровывая с первого взгляда, ее глаза с их повелительным, смелым, веселым, плутовским и высокомерным, но в то же время печальным и загадочным выражением. В глазах отражалась вся ее душа; они говорили больше, чем маленький коралловый ротик, в котором сверкали жемчужные зубки, больше, чем прекрасный белый лоб и Дышащее оживлением личико. Слишком густые черные волосы, тщательно расчесанные, заплетенные в косы и уложенные венцом, оттягивали своей тяжестью маленькую головку. Во всех ее движениях, взглядах, улыбке обнаруживалась дерзкая, вызывающая смелость, не допускающая и мысли, чтобы кто-нибудь мог ей противиться.
На ней было темное, все расшитое платье, пояс с ридикюльчиком сбоку, на плечи была накинута шаль, а на голове черное покрывало. Этот наполовину вдовий наряд был ей очень к лицу. Горбун-карлик, который шел с жезлом впереди своей госпожи, остановился, как герольд, возвещающий о прибытии королевы и произнес хриплым голосом:
— Грета!
Исполнив эту официальную обязанность, он опустил палку, отбросил всю свою важность и пошел сесть на лавку, хотя горб мешал ему прислониться к стене.
Грета, стоя поодаль, присматривалась к дяде, ожидая, что он подойдет поздороваться. Павел, бросив украдкой взгляд на свою старую хозяйку, приблизился к ней.
— Добрый вечер, прекрасная Грета! Нет ли каких-нибудь новостей?
— Я как раз с тем же вопросом пришла к вам, — отвечала со смехом вдова. — Откуда же у меня могут быть новости?
— Скорее, чем у меня! — возразил Павел. — У тебя целый день толпятся люди со всех сторон света, и каждый признался бы тебе в смертном грехе, если бы ты блеснула ему зубками.
Анхен нетерпеливо задвигалась в своем углу и даже сплюнула, бросив взгляд на мужа.
Грета смеялась беспечно, как ребенок.
— Узнала что-нибудь о чехах? — спросил Павел, понизив голос. — У них, говорят, беспокойно в замке! Что это значит? Верно, предчувствуют там недоброе. Правая рука наместника Фрица Микош — в твоей власти: не болтал он тебе чего-нибудь?
Грета с шутливой и в то же время высокомерной улыбкой, глядя на Павла, спросила только:
— Ну? А вы как думаете?
— Я — простой человек, — отвечал дядя, пожав плечами, — мне ничего не известно, а вот другие говорят… Альберт…
— Ну, уж ваш Альберт, — возразила Грета. — Если бы у него было столько же сердца, сколько ума!
Она оглянулась вокруг и, склонившись к самому уху Павла, заслонив уста белой и пухлой ручкой, чтобы заглушить свой голос, шепнула ему:
— Молодой король Вацлав убит в Оломюнце! Только молчите! Они скрывают это от вас! Неизвестно кто и по чьему поручению его убил.
Павел в отчаянии развел руками.
— Может ли это быть? — воскликнул он.
— Я подпоила немножко Микоша, и он признался мне, но под страшным секретом. Чехи боятся. Войско, предназначенное для Польши, вероятно, вернется с дороги. Теперь они должны будут выбирать себе нового короля.
Мясник не мог вымолвить ни слова, так его сразило это известие.
А Грета, как будто не придавая никакого значения принесенной ею новости, оставалась совершенно равнодушной. Лицо ее не выражало ни малейшего сильного чувства, волнения или огорчения.
Павел стоял, задумавшись, а она грызла конец покрывала белыми зубками, смотрела то на дядю, то на своего дремавшего на лавке горбуна и имела вид скучающего человека, ищущего какого-нибудь развлечения.
Наконец Павел сделал ей знак отойти с ним подальше к окнам, что сейчас же вызвало у Анхен признаки все возраставшего гнева и нетерпения: она снова начала возиться в своем углу и ворчать что-то про себя.
— Что же теперь делать? — начал он. — Этот дерзкий маленький королек как только узнает о смерти Вацлава, возомнит о себе пуще прежнего.