Мартик, пробираясь между постройками, возами и прохожими, спешил к дому, при одном воспоминании о котором у него глаза сверкали весельем. Дом этот находился неподалеку от дома Павла с Берега, и в нем также помещались две лавки, выходившие на улицу. Но Мартик даже внимания на них не обращал, хотя в них он мог бы подкрепить себя пищей, и, войдя прямо во двор, направился к комнатам, выходившим окнами в сад: оттуда доносился громкий разговор и смех.
Сула нахмурился, очутившись у двери в сени, и с минуту колебался, потом набрался храбрости и, толкнув дверь, смело вошел в комнату.
Здесь, за накрытым столом, обедали два гостя, Грета, разряженная, сидела поодаль, на лавочке, у окна, и улыбалась им, а в уголку на низком стуле сидел телохранитель Курцвурст в своем красном костюме.
Это была квартиры вдовы. Обед был только что окончен, и двое запоздалых гостей подкрепляли себя пивом. Между ними и хозяйкой шел разговор, прерываемый шутками и смехом. Один из них был чех, другой — немец, оба молодые, богато одетые и соперничавшие между собой в приобретении расположения вдовы; приход третьего был им, очевидно, неприятен: и между собой-то они не могли поладить.
А хозяйку, казалось, все это развлекало.
Чех Микош не отличался особенной красотой, но зато мог похвастаться богатством наряда и вооружения. Видно было, что он заботился о впечатлении, которое производил на женщин: его костюм был весь богато расшит, а на панцире висело множество цепочек, больше для вида, чем для какой-либо надобности. Короткий плащ, спадавший с плеч, был темно-голубого цвета на малиновой подкладке, пальцы рыцаря были унизаны многочисленными толстыми золочеными кольцами. Его открытое широкое лицо не было красиво, но подкупало своей молодостью, свежестью и мужской отвагой.
Немец был тоже молод, он был худ и строен, носил небольшую светлую бородку; на нем не было ни железа, ни брони; только один нож у пояса. Он не имел в себе ничего рыцарского, но смотрел смело, как человек, чувствовавший свою силу и знающий, чего он хочет. Одна цепь, которая была у него на шее, превышала ценностью все вооружение чеха и его блестящие побрякушки. Кроме верхнего мехового плаща, вся его остальная одежда была из чистого шелка.
Чех и немец спорили между собой и поднимали друг друга на смех, когда вошел Мартик, статный и красивый, но по сравнению с ними выглядевший плохо одетым и ничем не выдающимся.
Тем не менее Грета улыбнулась и ему, а оба сидевшие за столом, увидав его, сразу нахмурились. Но у Сулы было обыкновение, как бы его ни принимали, хорошо или худо, не изменять спокойного, ясного выражения своего лица и не обращать внимания на людей.
Слегка кивнув головой обоим рыцарям, он смело подошел к Грете, нарядной и красивой, как всегда. Ее спокойное, поразительно холодное, но сверкающее красотой лицо никогда не отражало ни усталости, ни печали, ни какого-либо другого чувства. Казалось, ее занимало все окружающее, но ничто не затрагивало ее души. К людям она относилась равнодушно, хотя она их дразнила, играла ими, кокетничала с каждым, никого не пропуская, и любила увеличивать число своих поклонников.
Каждый из них имел минуты заблуждения, когда ему казалось, что она к нему менее равнодушна, чем к другим, но только один Курцвурст, никогда ее не оставлявший, все видевший и ко всему прислушивавшийся, знал, как она пренебрегала людьми. Каждого она высмеивала, как только он уходил, и никто не казался ей лучше других.
Чех приходил к ней почти ежедневно, немец, по имени Бальцер Вурм, уж несколько раз делал ей предложение. К Мартику, который знал ее еще девушкой и очень ее полюбил, она относилась не хуже, но и не лучше, чем к другим.
Старый толстый мясник, дядя Павел, его первый доверенный Ганс да и множество молодежи были влюблены во вдову. После смерти мужа, убитого в какой-то свалке, человека дерзкого и смелого, родня Греты уговаривала ее вторично выйти замуж, но она только пожимала плечами и не всегда удостаивала ответом.
Может быть, ее бы и выдали насильно, но дядя Павел, хоть и не смел ни на что надеяться, приняв во внимание его возраст и родство с вдовушкою, был рад подольше попользоваться своими опекунскими правами.
Да и она, заставляя дядю во всем соглашаться с ней, не торопилась искать себе мужа. Наследница она была богатая: были у нее и земли, и дома с лавками, и деньги, и это еще больше увеличивало ее цену в глазах поклонников, но она сама выше всего ставила свою свободу. И пользовалась ею так разумно, что никто не мог сказать про нее ничего дурного, хотя она и не сторонилась людей. Курцвурст, игравший при ней роль не то слуги, не то шута, следовал за нею всюду, как за королевой.