Слушаюсь! — ответил тот, чуть приподнимаясь со стула.
Дверь снова отворилась, и на пороге показался Рокоссовский.
Лицо у него было усталое и, очевидно от бессонницы, желтое, но глаза все такие же, с поволокой. Непринужденно поздоровавшись с маршалом, он, соблюдая воинскую субординацию, чуточку постоял и, когда маршал кивнул ему, сел против Анатолия Васильевича, говоря:
Ну как, старый солдат, воюем?
Анатолий Васильевич, как бы не слыша, не ответил, чувствуя только одно, что эти люди приехали к нему неспроста, что им надо что-то «выколотить», на что-то склонить его. И Анатолий Васильевич внимательно посмотрел на маршала. Тот, играя улыбкой, смотрел на Рокоссовского, а Рокоссовский снова заговорил:
Скучаете, Анатолий Васильевич? А нам жарко. Но указания партии выполнили. Великая это честь — быть исполнителем воли партии.
Честь-то честью, да ведь нужно уменье, чтобы выполнить волю партии… Так что не прибедняйтесь, товарищ командующий фронтом, — тоненько заметил Анатолий Васильевич, все думая о том, зачем они приехали.
Наступила минутная тишина… И вдруг поднялся маршал. Он пробежался по комнате, затем остановился перед Анатолием Васильевичем и сказал:
В ближайшие дни, а может быть, часы, двинемся всем фронтом. Вам, товарищ генерал, такое задание: генерал Купцианов прорвет оборону, ваша армия двинется за ним. По пятам.
Вот скорее бы, а то застоялись! — воскликнул Пароходов.
Анатолий Васильевич подумал:
«Хорошо. Значит, Купцианов прорывает, а мы в прорыв хлынем. Хоро…» — но он даже про себя не досказал это слово: какая-то еще не совсем ясная тревога охватила его, и он, бледнея, посмотрел на маршала, а тот добавил:
Две дивизии, пятая и седьмая, переходят в полное распоряжение генерала Купцианова.
Анатолий Васильевич побледнел еще больше и пошатнулся: ничего более оскорбительного за свою жизнь он не слышал. Ему, старому, боевому, заслуженному генералу, идти не просто по пятам генерала Купцианова, которого он считал выскочкой, но и хуже: его армию, закаленную в боях, воспитанную им, не только рассыпают, но и фактически вливают в армию Купцианова! Забыв о том, что в комнате маршал и командующий фронтом, Анатолий Васильевич вскочил со стула и заходил туда-сюда, склоняя голову то на одну, то на другую сторону. И резко остановился перед Макаром Петровичем, на бледном лице которого красные губы так и вырисовывались.
Ну, ты как? Стратег! — тоненько вскрикнул Анатолий Васильевич.
Это утверждено мною, — сказал маршал.
Слушаюсь! — снова пискнул Анатолий Васильевич и, круто повернувшись, сед, глядя в угол. — «Пусть что хотят, то и делают…» — с тоской подумал он.
Две дивизии, пятая и седьмая, переходят в полное распоряжение генерала Купцианова, — жестко повторил маршал.
Ну и что ж? — вскрикнул Анатолий Васильевич. — Пусть берет… если… если ему не стыдно. Полтора года стоял на одном месте, армии не создал, только… — Он хотел было сказать: «Ванну возил с собой», — но сдержался, чуть подождал и снова пискнул: — Пусть возьмет! А я? Я останусь с обозниками. Пусть и пушки возьмет и танки. Зачем мне они? А меня уж отпустите! — неожиданно ввернул он. — Да, да, отпустите, товарищ маршал! Мне пятьдесят четыре. Стар. Стар, стар, стар! Что уж и говорить!
Не юродствуйте, генерал! — резко оборвал его маршал, уже не в силах прикрыть улыбкой жесткие черточки в уголках рта. — Не юродствуйте, а подчиняйтесь!
Прикажите! Напишите приказ! А это что? Слова. И я имею право возражать, пока нет письменного приказа. Ведь дело-то идет не о батальоне, а о целой армии.
В комнате наступила напряженная тишина.
Слыша эту напряженную тишину и чувствуя, что сейчас может произойти что-то непоправимое, Нина Васильевна, шепнув Николаю Кораблеву: «Побудьте минуточку тут», — вышла из спаленки и, всем кланяясь, проговорила:
Здравствуйте, генералы и маршалы!
Рокоссовский поцеловал руку Нине Васильевне и, улыбаясь, сказал:
Генералов тут пять, а маршал один.
У маршала кулак разжался, на губах появилась улыбка, он шагнул к Нине Васильевне и, тоже целуя ей руку, проговорил:
Один! Но скоро из присутствующих генералов один тоже станет маршалом.
Все поняли, что эти слова он произнес в адрес Рокоссовского.
И в комнате как-то посветлело. А Нина Васильевна, видя, что буря миновала, откланявшись, сказала:
Простите, нарушила вашу беседу, — и вышла на кухню.
Всем стало жаль, что она покинула комнату. Снова наступила минутная тишина. Все сели на старые места. Маршал некоторое время смотрел в лицо Анатолия Васильевича, стараясь заглянуть ему в глаза, но тот намеренно отводил их, боясь, что маршал увидит в них страшную обиду. Наконец маршал сказал строгим, но уже не таким, как перед этим, голосом:
А ваше предложение, генерал?
А вы не нуждаетесь в нем.
Не задирайте.
В самом деле, Анатолий Васильевич, каково ваше мнение? — мягко проговорил Рокоссовский. — Скажите, Анатолий Васильевич. Вы же хорошо знаете, мы к вам всегда прислушиваемся, маршал — особенно.
Мое мнение? Мое мнение… — Анатолий Васильевич вскочил и закружился по комнате, затем остановился, показывая на Купцианова. — Я понимаю: ему надо помочь. Силенок не накопил за полтора года. Согласен, готов помочь.
Ну вот… Ну вот, — подхватил маршал, предполагая, что Анатолий Васильевич сдал. — Ну вот. Так и надо рассуждать генералу.
Анатолий Васильевич вполне понял его и быстро заговорил:
Да, да, советский генерал так и должен рассуждать… Помочь надо соседу, — он снова показал на Купцианова. — Помочь! Что ж, я готов, — и, подойдя к карте: — Помогу. Готов помочь. Только он со своей армией пойдет так: форсирует реку, прорвет линию обороны вот здесь, а мы со своей армией вот тут — через болота, чуть правее. Да. Да. По болотам. В случае если соседу будет туго, пускай крикнет — помогу. Сразу же помогу. Да. А так что же? — и вдруг у этого закаленного в боях генерала губы задрожали, как у несправедливо обиженного ребенка. — Да разве вы не понимаете, товарищ маршал, какую обиду наносите всей армии своим приказом? Полтора года готовились к самостоятельной операции… и перед боем разрушена вся честь армии… Силы отданы соседу… На затычку.
Маршал и Рокоссовский переглянулись. Купцианов сжался на стуле и стал каким-то маленьким. Маршал встал, пробежался по комнате, обходя стол, стулья, Анатолия Васильевича, и, остановившись перед картой, неожиданно сказал:
Будет так.
В комнате все уставились на него: никто не знал, как истолковать слова: «Будет так». А в это время еще вошла Нина Васильевна, неся чай, вино и закуску. Остановившись у стола, она, мягко улыбаясь, обращаясь к маршалу, проговорила:
Я ведь не военная, совсем не военная… И вы, товарищ маршал, извините меня, если я нарушаю вашу беседу. Но я обязана покормить вас, — и, подойдя к маршалу, она взяла его под руку, повела к столу и усадила рядом с собой.
Сдаюсь! Сдаюсь! — намеренно громко прокричал маршал, поднимая руки вверх, и тут же серьезно обратился к Анатолию Васильевичу: — Хорошая у вас спутница. Нет, честное слово… И не поймите меня плохо.
А я и не могу плохо-то понять, — Анатолий Васильевич на миг весь засветился и добавил: — Вот и Николай Степанович мне такое же говорил. Гость у нас тут — директор моторного завода с Урала, — и снова помрачнел.
А-а-а… А где же он? — маршал посмотрел вокруг. — Прячете хороших гостей?
В пятой дивизии, — Анатолий Васильевич хотел было сказать, что Николай Кораблев гостил в пятой дивизии, а сейчас находится за перегородкой, но маршал перебил его:
Вы бы… Вы смотрите… На фронте ведь пуля не жалеет и гения… Смотрите… Может, лучше его отправить на это время подальше в тыл? A-а? Отправьте-ка его из дивизии!
За столом все переглянулись, а Анатолий Васильевич, как на спасительницу, посмотрел на Нину Васильевну и сказал:
Нинок, выручай!
Экая беда! — воскликнула, смеясь, Нина Васильевна и обратилась к маршалу: — Вы ведь неожиданно вошли к нам… Куда же его девать, гостя? Ну, я и спрятала его в спальне, — и Нина Васильевна вывела из-за перегородки смущенного Николая Кораблева.