Темные брови Картера сходятся вместе.
– Серьезно?
Отвечаю решительным взглядом.
– Слушай, я не знаю, что не так со всем этим твоим… отношением, но… это довольно сексуально, – ухмыляется он.
– Фу! – я сбрасываю его руку, поворачиваюсь и топаю прочь в ту сторону, откуда мы шли.
Я делаю всего два шага, прежде чем его рука хватает меня за плечо и мальчишеский смех разлетается эхом по коридору.
– Остынь, Рейнбоу Брайт.
– Не называй меня так, – кричу я, пытаясь вывернуться из его хватки, но рука Картера такая большая, что его пальцы практически дважды обхватывают мою руку. – Отпусти меня!
– Если я отпущу, ты выслушаешь меня?
Ворчу и прекращаю бороться, скрещивая руки на груди в ту секунду, когда он отпускает меня. Я все еще стою к нему спиной, поэтому Картер обходит вокруг и встает передо мной. Он смотрит на меня так, как смотрит на Софи, когда она шалит.
– Мы с ребятами собираемся поиграть в хоккей в бывшем магазине «Поттери Барн» (Pottery Barn), довольна? – он указывает направление рукой, но я не смотрю. – Я подумал, что ты, возможно, захочешь пойти со мной. Раньше тебе всегда нравилось приходить на мои игры. Можешь быть моей болельщицей.
Он ухмыляется, а мне хочется стереть с его лица эту ухмылку.
Быть его болельщицей. Я вас умоляю…
– Я пойду, но только если смогу сама поиграть.
В ту секунду, когда эти слова вырываются у меня, я очень, очень сожалею о них. Я ни черта не смыслю в хоккее и, вероятно, выставлю себя полной дурой, подверну лодыжку и…
А, неважно. Все это не имеет значения, и мы все умрем. Верно?
– Ты хочешь сыграть в хоккей? – усмехается он.
– Ты слышал меня, – я вытягиваю шею, чтобы посмотреть ему в глаза.
Пока Картер изучает меня, я решаю, что этот озадаченный взгляд на его хорошеньком личике стоит любого растяжения связок.
Наконец, он пожимает плечами:
– Хорошо, но они не станут делать тебе поблажки.
Боже, если ты слышишь, пожалуйста, сделай так, чтобы они были помягче со мной.
Мы заходим внутрь того места, что раньше было «Поттери Барн», и я осознаю, что нахожусь здесь впервые. Когда была ребенком, то часто глазела на эти великолепные витрины. Все выглядело таким блестящим, дорогим и стильным. Конечно, мама никогда не пустила бы меня внутрь, потому что знала, что я, вероятно, разобью лампу за четыреста долларов в течение пяти секунд, но это только усилило мое желание. Я сказала себе, что в тот день, когда стану достаточно взрослой, приду сюда и куплю первую попавшуюся мне на глаза вещь, даже не взглянув на ценник.
Ну вот я и здесь, хоть и опоздала с покупками на десять лет, но все еще чувствую дух каждой блестящей рамки для фотографий и запах каждой ароматической свечи, что раньше стояли на этих полках. Паркетные полы и белые полки, сделанные на заказ и стоящие вдоль стен, по-прежнему кажутся такими же роскошными, как и в детстве, несмотря на то, что сейчас они покрыты пылью и пятнами от воды. К счастью для меня, все в магазине теперь совершенно бесплатно… если, конечно, вас интересуют заплесневелые картонные коробки, ящики с разбитой посудой или треснувшее сиденье для унитаза.
Группа беглецов из четырех человек собралась в центре магазина. Они болтают. Я узнаю всех этих парней – это они сидели за столиком Кью – аккордеонист в джинсовой куртке с нашивками, тощие, длинные подростки в рваных узких джинсах с похожими ремнями-патронташами и плотный бородатый банджоист, который носит подтяжки.
– Да это же «Люминиры»*, – дразнит Картер, когда мы приближаемся к группе.
Все четыре пары глаз останавливаются на мне, но вместо того, чтобы расшириться с вожделением, как было во Франклин-Спрингс, они сужаются от отвращения. Эти парни смотрят на меня так, как смотрит их королева: будто я угроза, лгунья, чужачка, от которой нужно избавиться, как только она перестанет быть полезной. С одной стороны, это немного встряхивает, когда мужчина видит во мне что-то другое, а не свою следующую жертву. Но, с другой стороны, я собираюсь жить здесь, так что, возможно, мне пора нацепить дежурную улыбку члена ученического совета и завести новых друзей.
Фуууу.
Тяжело вздохнув, я тянусь глубоко внутрь своей омертвевшей души и нахожу крошечный проблеск девушки, которой когда-то была. Та девушка могла притворятся такой, какой нужно и когда ей было нужно. Обычно Рейнбоу становилась милым маленьким трофеем Картера в школе или образцовой дочерью мамы в церкви, или тихим голосом разума для папы дома. Но прямо здесь, прямо сейчас, все что мне нужно, – это стать одной из них.