– Батончики мюсли! – она показывает коробку восторженной толпе оборванцев. – Колбаски Слим Джим!
– Круто! – толпа радостно вопит.
– Что, черт возьми, это такое? «Гоугоу» – яблочное пюре? – она читает этикетку.
– Черт возьми, да!
– Пластыри, аспирин, антигиста-там-что-то. – Она не глядя швыряет каждый предмет через плечо, забрасывая меня медицинскими предметами, а потом замирает. – О, черт возьми, нет.
Кью смотрит на меня убийственным взглядом, прежде чем поднять коробку Котекс с тампонами различной степени впитывания.
– Сука, у тебя все это время были гребаные тампоны!
Я успеваю заметить быстрое движение и закрываю глаза как раз перед тем, как она рассекает мне щеку своими массивными серебряными кольцами.
Время останавливается, когда скулу пронзает боль.
Я чувствую себя так, словно нахожусь в ситкоме, где один из героев сходит с ума, а другой дает ему пощечину и кричит: «Приди в себя!»
Что ж, удар Кью приводит меня в чувство. Только на заднем плане никто не смеется. Нет рекламной паузы. И нет симпатичного соседа, готового произнести смешную заключительную реплику. Это просто боль. И унижение. И слезы. И поражение. Все чувства, заключенные под спудом, вырываются наружу.
Как только время снова приходит в движение, я осознаю, что весь ресторан безумствует. Все на ногах. Все кричат. Картер хватает одного из беглецов за разорванную футболку и кричит ему в лицо. Брэд и Не Брэд поднимают меня на ноги, поздравляя с получением «одного ошеломляющего удара». Кью стоит на столе и разбрасывает вокруг крекеры в виде сэндвичей с арахисовым маслом, как долларовые купюры. А Ламар снует вокруг, собирая медицинские средства, которыми Кью закидала меня.
Затем, так же внезапно, как началось, всё прекращается.
И все поворачиваются лицом к загоревшимся телевизионным мониторам за прилавками.
***
первичный бульон* – термин, введенный Опариным, объясняющий возникновение жизни на земле.
ГЛАВА
XVI
В то же время…
Уэс
Топ… топ… бах… скрип.
Черт.
Я слышу звук спотыкающихся шагов. Это приятель моей приемной матери поднимается по лестнице. Мое сердце начинает колотиться.
Топ… топ-топ… Бам.
Тонкие стены содрогаются, когда он врезается в них, как трехсотфунтовый мяч для ракетбола.
– Да пошел ты, – разговаривает он с кем-то невидимым. И я сжимаю нож под подушкой.
Мисс Кэмпбелл легла спать несколько часов назад, а это значит, что у Слизняка не вышло подраться с ней сегодня вечером. Она так и приспособилась делать – ложилась спать всё раньше и раньше; принимала снотворное в количестве, достаточном, чтобы усыпить лошадь; и к тому времени, когда он надирался, она уже крепко спала.
И это работало… для нее.
Бух! Моя дверь распахивается с такой силой, что дверной набалдашник пробивает дыру в стене из гипсокартона.
Я стараюсь не шелохнуться, но у меня не получается.
Надеюсь, он не заметил.
– Просыпайся, ты, никчемный мешок с дерьмом.
Я крепче сжимаю рукоять своего складного ножа и приоткрываю один глаз, чтобы взглянуть на ублюдка. Он расстегивает ремень и, с трудом переставляя ноги, приближается к моему матрасу.
На коридоре горит свет, и я замечаю, что облезшие обои за дверью уже не блекло-желтые с голубыми васильками, а кроваво-красные, с черными всадниками в капюшонах. Каждый из них в атакующем движении поднимает над головой свое оружие – меч, косу, факел, булаву. Но они меня больше не пугают.
И этот урод тоже.
Потому что сейчас я знаю – это всего лишь сон.
– Вставай, мелкий гаденыш! – вопит отвратительный, потный боров. Шатаясь, он идет ко мне и вытаскивает ремень. Натянув его, начинает щелкать им.
Я закрываю глаза.
Это просто сон.
У меня все под контролем.
Он больше не может причинить мне вред.
Я задерживаю дыхание и снимаю указательный палец с рукояти ножа. Улыбаюсь, обнаруживая, что под ним, волшебным образом, оказывается гладкий металлический спусковой крючок.
– Аааа! – я сажусь и выставляю пистолет перед собой, готовый отстрелить морду этому потному ничтожному куску дерьма.
Но никого нет.
Я больше не в приемной семье мисс Кэмпбелл.
Я один. Лежу на диване. Солнце палит нещадно, проникая через грязные пластиковые жалюзи.