Она пахла мной.
Я взял всё ароматное, сладкое и вкусное, что было в Рейн, разжевал и проглотил.
Я стал причиной, по которой она приняла таблетки той ночью.
Я – причина, по которой она чуть не присоединилась к своим родителям на заднем дворе.
И из-за меня она, вероятно, прямо сейчас лежит обнаженная в объятиях Картера.
Именно поэтому ни в одном доме, где я жил, никогда не пахло ванилью.
Потому что любви не существует в моем мире.
Я переступаю через подушку и поворачиваю ручку душа до упора. Трубы стонут и дребезжат в знак протеста, но секунду спустя из лейки брызгает вода. Я вздыхаю и кладу пистолет на стол, отодвигая несколько свечей в сторону, чтобы освободить место. Снимаю рубашку и кладу ее на закрытую крышку унитаза. Затем я поворачиваюсь боком, чтобы посмотреть на свою рану в зеркале. Она почти зажила.
Закрываю глаза и вспоминаю, как это было, когда Рейн в первый раз накладывала мне повязку. Ее прикосновение было таким нежным, но боль, которую оно причиняло, была мучительной. Я всю свою жизнь хотел, чтобы женщина вот так прикасалась ко мне. И когда это случилось, я понял, что уйти от неё будет для меня больнее выстрела в руку.
Ненавижу, когда прав.
Из груди вырывается прерывистый вздох. Я собираюсь снять остальную одежду, и в этот момент слышу звук голосов. Сразу тянусь за револьвером.
Встаю между раковиной и открытой дверью ванной. Прижимаюсь спиной к стене и прислушиваюсь. Не могу разобрать, что говорят из-за шума душа, но я определенно слышу кого-то внизу.
Миллион различных сценариев проносится у меня в голове, но единственный, который имеет смысл, – что мародеры ищут, чем бы поживиться. Они мало что найдут внизу, если только не проверят морозильник или не стащат ключи от мотоцикла или грузовика. Но тот факт, что они разговаривают в полный голос, несмотря на звук включенного душа, говорит мне, что они чертовски смелые и, вероятно, хорошо вооружены.
Я крадусь по коридору с пистолетом наготове. С каждым шагом, приближающим меня к гостиной, голоса становятся все отчетливее. Тот, кто сейчас говорит, точно мужчина, и это хорошо. Застрелить мужика не станет для меня проблемой. И, сделав еще несколько шагов, я могу сказать, что он определенно из «славных парней*». Это не бандит из продуктового магазина. Этот – из местных, деревенских… с винтовками и на грузовиках, которые пытались напасть на меня в городе.
Спускаюсь по лестнице как можно тише, прижимаясь спиной к стене. На третьей ступеньке я начинаю различать некоторые слова – такие, как «нарушение» и «сознательное неповиновение». На пятой я обнаруживаю источник – светящийся экран телевизора, отражающийся в рамке над диваном.
Я выдыхаю и спускаюсь в гостиную уже не так бесшумно, но держу пистолет перед собой на всякий случай.
– Губернатор Стил, – говорит женщина-корреспондент по телевизору. На ней очень много косметики, и я подозреваю, что у нее такое же похмелье, как у меня. – Вы хотите сказать, что то, чему мы станем свидетелями, является своего рода публичным судебным процессом?
– Нет, мэм, – отвечает обрюзгший старый ублюдок, выхватывая микрофон у нее из руки. Поворачиваясь лицом к камере, губернатор Стил выпячивает грудь. Его толстые, в следах от оспин, щеки растягиваются, и злая улыбка появляется на лице. – То, что вы все сейчас увидите, ха... это публичная казнь.
Я падаю на диван и кладу пистолет на кофейный столик.
– Извините, – говорит журналистка, наклоняясь к микрофону, который губернатор Гондон вырвал у нее. – Вы сказали... казнь?
– Совершенно верно, юная леди. События 23 апреля подарили человеческой расе второй шанс на жизнь, и мы должны защитить его любой ценой. Мы столкнулись с угрозой вымирания из-за нашего сострадания, и единственный способ предотвратить подобное развитие событий, – это защищать закон естественного отбора зубами и ногтями – этот ублюдок ударяет своей пухлой ладонью по рукоятке микрофона. – По словам покойного великого доктора Мартина Лютера Кинга младшего «Отчаянные времена требуют отчаянных мер».
– Губернатор, сэр, я полагаю, что это Гиппократ сказал...
Он отдергивает микрофон еще дальше от наклонившегося репортера.
– Мы больше не являемся разделенными на страны! Мы – одна человеческая раса и наш непримиримый враг – любой, кто осмелится снова пренебрегать законом естественного отбора! Будущее нашего вида зависит от быстрого… – Его обвисшие щеки болтаются, когда он потрясает кулаком в воздухе.
– Но господин губернатор…
Лысеющий кусок дерьма фактически отталкивает репортера плечом и делает шаг к камере.