Я делаю то, что у меня получается лучше всего.
Уношу ноги.
ГЛАВА
XXIV
Рейн
Лицо Картера. Я не могу выбросить из головы изуродованное лицо Картера. В последний раз, когда я видела такое окровавленное лицо…
Я захлебываюсь рыданиями, когда в сознание с силой полузащитника врезается образ моей матери, лежащей в постели. Матери, которая больше так никогда и не проснулась. Он не мелькает и не вспыхивает. Он как приклеенная к глазам ужасающая наклейка для бампера, которая не дает мне видеть всё то время, пока Уэс тащит меня вверх по съезду и в лес. Я мысленно считаю в обратном порядке. Мотаю головой из стороны в сторону. Дергаю себя за волосы, но ничего не помогает.
Мы перестаем бежать. Уэс разговаривает со мной, но я его не слышу. Я поглощена тем, что пытаюсь придумать что-нибудь еще. Что угодно. Я открываю глаза как можно шире, оглядываясь вокруг в поисках отвлечения, но всё напоминает мне о ней. Лес, ее мотоцикл, воздух, который вдыхаю. Все это напоминает мне, что я жива, а она – нет. Уэс забирается на мотоцикл, его губы шевелятся, как будто он дает мне инструкции, но я просто растерянно таращусь на него. У Картера тоже было идеальное лицо, но Уэс разбил его. Он уничтожил его, точно так же, как мой отец уничтожил лицо моей матери. Превратил его в кровавое месиво и покончил со всем.
Уэс помогает мне сесть на мотоцикл. Я передвигаюсь, как тряпичная кукла, управляемая Уэсом.
Это то, о чем пела девушка из Paramore? Смотреть, как твои родители уничтожают друг друга только для того, чтобы влюбиться и совершить ту же ошибку? Сделает ли Уэс однажды со мной то же самое?
Я смотрю, как он берет мамин шлем, заправляет растрепанные волосы за ухо; веер черных ресниц трепещет над высокими скулами – и я понимаю, что она права. Мне суждено совершить ту же ошибку. Потому что я, как и моя мама, безумно влюбилась в человека, который способен совершать ужасные вещи из лучших намерений.
Бледно-зеленые глаза Уэса встречаются с моими – они полны раскаяния и страха, и я теряюсь в них и не осознаю, что происходит, пока меня не заключают в темную, пахнущую лесными орехами тюрьму.
Уэс заводит мотоцикл, и я держусь изо всех сил, но горе обвивает меня своими мощными щупальцами. Я больше не могу прятаться от него. Не могу бороться с ним. Не могу отбросить мысли. Нет никакого выхода. Только я, и этот запах, и эта потеря, и эта боль, и эта дорога, возвращающая меня в мой личный ад.
Я зажмуриваюсь, прижимаюсь лбом к спине Уэса и сдавленно кричу в шлем. Это продолжительный, громкий, дикий и запоздалый крик.
Я не хочу туда возвращаться. Я не хочу туда возвращаться. Я не хочу туда возвращаться. Пожалуйста, Боже. Пожалуйста, не позволяй ему отвезти меня туда.
Я раскачиваюсь на сиденье и повторяю свою мантру, находя некоторое облегчение в бессмысленном повторении, но, когда байк наконец начинает замедляться, меня окатывает новая волна страха.
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.
Я боюсь поднять глаза. Боюсь дать свободу. Боюсь увидеть место, с которым связаны все мои лучшие и худшие воспоминания. Я не готова. Еще слишком рано.
Когда мотоцикл останавливается, Уэс поворачивается и снимает шлем с моей головы. Я делаю вдох, и не ощутив аромата кофе с орехом, громко выдыхаю.
– Черт, Рейн… – шепчет Уэс, убирая спутанные черные пряди с моих опухших, мокрых щек.
Я держу глаза закрытыми, согласная сидеть здесь и позволять ему прикасаться ко мне, чтобы только не заходить внутрь.
– Я не готова, – бормочу я. Это единственное объяснение, которое я даю, прежде чем мое лицо снова искажает гримаса страдания.
– Я знаю. Я хотел дать тебе больше времени, но… время никогда не было нашим другом, верно?
Я качаю головой, мои глаза все еще закрыты.
– Как ты думаешь, ты смогла бы присесть на крыльцо?
Я киваю, но не потому, что так считаю, а потому, что хочу верить в это.
Уэс помогает мне слезть с мотоцикла и ведет по дорожке к крыльцу. Мой пульс учащается с каждым шагом, приближающим нас к моему собственному живому кошмару, но я заставляю себя идти дальше.
Это всего лишь крыльцо. Все в порядке. Это всего лишь крыльцо.
Уэс помогает мне сесть на верхнюю ступеньку, а затем садится позади меня, так что всё мое дрожащее тело оказывается в его объятиях.