Все молчали. Цетег видел, что план его разрушен Тотилой. Страшная ненависть к молодому готу закипела в груди его.
— Ну, что же, Амаласвинта, согласна ты подписать условия, или мы должны выбрать себе другого короля? — спросил Тулун.
— Подпиши, королева, — сказал Цетег, — тебе не остается выбора.
Амаласвинта подписала.
— Хорошо, теперь мы пойдем сообщить готам, что все улажено.
Они вышли. В зале остались только королев и префект. Тут Амаласвинта дала волю своим слезам: ее гордость была страшно поражена.
— О, Цетег, — вскричала она, ломая руки: — все, все потеряно!
— Нет, не все, только один план не удался. Но я больше не могу быть полезен тебе, — холодно прибавил он, — и уезжаю в Рим.
— Как? Ты покидаешь меня в такую минуту? Ты, ты настоял, чтобы я приняла все эти условия, которые лишают меня власти, и теперь уходишь! О, лучше бы я не соглашалась, тогда я осталась бы королевой, хотя бы они и возложили корону на этого мятежника-герцога.
«Да, конечно, — подумал Цетег, — для тебя было бы лучше, но не для меня. Нет, эту корону не должен носить ни один герой!» Он быстро сообразил, что теперь уже Амаласвинта не может быть полезна для него, и составил в голове уже новый план. Но, чтобы она не вздумала отказаться от подписанных условий и тем дать готам повод передать корону Тулу ну, он заговорил снова, как преданный друг:
— Я ухожу, королева, но не покидаю тебя. Я только не могу теперь быть полезен тебе здесь. За тобою будут зорко наблюдать.
— Но что же мне делать с этими условиями, с этими тремя герцогами?
— С герцогами? — медленно повторил префект. — Они ведь отправляются на войну и, быть может, не возвратятся оттуда.
— Быть может! — вздохнула королева, — что за польза от «быть может!»
— Но если ты захочешь, — проговорил префект, глядя ей прямо в глаза, — то они и наверное не вернутся.
— Убийство! — с ужасом отшатнулась королева.
— Необходимость. Да это и не убийство. Это будет справедливое наказание. Ведь если бы ты имела власть, ты предала бы их палачу Они мятежники, они принудили тебя, королеву, подписать условия, они убили Помпония, — они заслужили казнь.
— Да, они должны умереть, эти грубые люди, которые предписывают условия королеве. Ты прав, они не должны жить.
— Да, — как бы про себя повторил префект. — Они должны умереть, они и Тотила.
— А Тотила за что? — спросила Амаласвинта. — Это прекраснейший юноша из моего народа.
— Он умрет, — с ненавистью вскричал префект. — О если бы он мог десять раз умереть! Я пришлю тебе из Рима трех человек, исаврийских солдат. Ты отправишь их вслед за Балтами. Все трое должны умереть, в один день. А о прекрасном Тотиле я сам позабочусь. В случае возмущения готов, я немедленно явлюсь с войском тебе на помощь. А теперь прощай!
И он вышел. Глубоко одинокой почувствовала себя королева: со двора доносились крики радости готов, которые торжествовали свою победу над ней. Последнее обещание префекта, она чувствовала, было пустой фразой. С тоской подперла она голову рукой. В эту минуту в комнату вошел один из придворных.
— Послы из Византии просят принять их. Император Юстин умер. На престол вступил его племянник Юстиниан. Он шлет тебе братский привет и свою дружбу.
— Юстиниан! — вскричала королева. Она лишилась сына, ее народ грозил ей, Цетег покинул ее, — все отступили от нее, напрасно искала она помощи и поддержки кругом себя, — поэтому из глубины души повторяла она теперь: Юстиниан! Юстиниан!
Глава III
Цетег лежит на мягком диване в своем кабинете в Риме. Он чувствует себя прекрасно: число заговорщиков увеличивается с каждым днем, особенно в последнее время, когда со стороны готского правительства начались некоторые стеснения. Влияние его в Риме безгранично. Даже самые осторожные находили, что, пока Рим не освобожден, необходимо предоставить Цетегу, как наиболее способному, безусловную власть. Теперь он лежал и думал, что если все будет идти, как теперь, и укрепление Рима будет закончено, то можно будет изгнать готов и без помощи Византии. А это было бы недурно, потому что всех этих освободителей очень легко призвать, но очень трудно удалить.
Вошел слуга и подал ему письмо. — Гонец ждет, — сказал он и удалился. Цетег взял письмо совершенно равнодушно, но, взглянув на печать, сразу оживился. — «От Юлия, — слава Богу!» И на холодном лице префекта явилось чуждое ему выражение дружеской теплоты. Быстро распечатав письмо, он начал читать.