Дарвин ссылается еще на «энергию» и «добродетель», как на качества, развитие которых должно споспешествовать в борьбе за существование народов. Что касается первого из этих свойств, то оно получает нравственный характер только тоща, если энергия направляется не на личное благо, а на общественное. Во всех случаях она оказывается важным элементом победности и живучести, но лишь под условием подчинения ее знанию и расчету. Что же касается добродетели, то роль её, как условие победы в борьбе за существование народов, крайне сомнительна. Как мы видели в предыдущей главе, сам Дарвин указывает на «несомненный вред», происходящий для физического состояния расы от упражнения добродетельных чувств. Если же мы мысленно представим себе еще сильнейшую степень охранения слабых, то легко увидим, какие результаты могут последовать от этого. К тому же следует прибавить, что упражнение симпатии, развивая чувствительность, делает людей мало пригодными к участию в борьбе за существование, которая даже в самой высшей своей форме соединена с причинением страдания. Известно, что сочувствие вообще более свойственно женщинам, то есть лицам, стоящим в стороне и не принимающим непосредственного участия в народной борьбе за существование. На этот психологический момент обратил внимание Герберт Спенсер, который приходит к следующему заключению: «Близкое знакомство с внешними выражениями бедности и несчастия, - говорит он, - необходимо производит (или, скорее, поддерживает) пропорциональное ему равнодушие; и это равнодушие есть неизбежный спутник бескровной борьбы между членами каждого отдельного общества, точно также как оно есть неизбежный спутник кровавой борьбы между различными обществами».
Что в деле столь неравной борьбы между европейцами и первобытными народами, со стороны первых были в большинстве случаев проявляемы не только ненравственные, но нередко бесчеловечные чувства, это слишком известно, чтобы нужно было долго останавливаться на этом. Герланд делает по этому поводу следующее замечание: «Пусть не говорят, что обнаруженные европейцами низости исходили только от отдельных лиц, и что поэтому только они и должны нести за то ответственность: такие поступки совершались, приблизительно в одинаковой степени всеми колонистами и во всяком случае получали от них высшую степень одобрения». «Из этих соображений вытекает, - говорит далее тот же автор, - как необычайно медленно совершается нравственное совершенствование человечества и как мало обусловливается оно умственным развитием». «Всюду, куда только ни проникает Оранг-Путти (то есть белый человек или христианин), - говорил один яванец в беседе с голландским офицером, - пропадает верность и доверие, а пьянство, наглость, безнравственность, жадность, лицемерие и насилие идут за ним по пятам, чтобы утвердиться всюду, где он ни остановится» (Бастиан). Как ни резко такое суждение, но в нем заключена значительная доля правды. «Честность, верность, порядочность, гостеприимство, человечность, чистая религиозность, лучшие нравственные качества встречаются большей частью не на стороне европейцев (т. е. европейских колонистов), но на стороне столь презираемых первобытных народов», говорит Герланд, один из ученейших современных этнографов. Даже в тех случаях, когда правительство и некоторые миссии делали всё возможное для улучшения участи подчиненных народов, это им большей частью не удавалось, вследствие диаметрально противоположных стремлений колонистов и чиновников, т. е. лиц, находящихся в непосредственных сношениях с «дикарями». В самых различных частях земного шара, например, существует запрещение ввоза спиртных напитков в места, заселенные различными первобытными народами, очень падкими до них; но нигде это постановление не соблюдается местными купцами-европейцами. Заняв Новую Зеландию, английское правительство в своих попытках поддержать и развить туземное население, встретило главное препятствие со стороны «новозеландской компании», т.е. общества, составившегося под руководством богатых и влиятельных англичан и самым бесцеремонным образом эксплуатировавшего еще совершенно неопытных маорисов. Можно бы было привести большое количество аналогичных фактов. Наше правительство, в видах блага калмыцкого народа, задумало целый ряд мер с целью приучить их к земледелию и к более правильному экономическому устройству. Для этого было предположено пересечь всю приволжскую калмыцкую степь проезжими дорогами и устроить по ним поселки. В результате многих дорог не оказать, все проселки попали целиком в русские руки, и таким образом на окраинах появилось довольно многочисленное русское население, враждебное во всех отношениях калмыкам, которые, в конце концов, потеряли только значительную часть своей лучшей земли и вообще приблизились к полному разорению.