Я составил заявление, обращенное к партии эсеров и в нем прямо обвинял Азефа, как провокатора. Но прежде, чем опубликовать это заявление, я его корректуру передал представителям эсеров, и заявил, что, если немедленно не будет назначено суда, я его опубликую.
Вот несколько отрывков из этого моего заявления.
«Уже более года, как в разговорах с некоторыми деятелями П.С.Р. я указывал, как на главную причину арестов, происходивших во все время существования Партии, на присутствие в Центральном Комитете инженера Азефа, которого я обвиняю в самом злостном провокаторстве, небывалом в летописях русского освободительного движения.
Более полугода уже, как существует комиссия, образованная Центральным Комитетом для расследования причин петербургских провалов конца того и начала этого года. В этой комиссии я все время категорически заявлял, что, по моему глубокому убеждению, причина всех бывших провалов — провокация, и при этом я все время указывал на Азефа, как на провокатора.
Повторяю, прошедшие петербургские события не позволяют мне более ограничиваться бесплодными попытками убедить вас и вашу комиссию в ужасающей роли Азефа, и я переношу этот вопрос в литературу и обращаюсь к суду общественного мнения».
,Я давно уже просил Центральный Комитет вызвать меня на третейский суд по делу Азефа. Сколько мне известно, решение вызвать меня на суд со стороны Центрального Комитета состоялось более месяца, но оно мне не объявлено до сих пор. Разумеется, на третейский суд я явлюсь по первому требованию, но события происходят в настоящее время в России ужасающие и кровавые, и я не могу ограничиться ожиданием разбора дела в третейском суде, который может затянуться надолго, — и гласно, за своею подписью, беру на себя страшную ответственность обвинения в провокаторстве одного из самых видных деятелей П.С.Р.»
«Перед нами задача стоит не только в том, чтобы изобличить и обезвредить на будущее время Азефа, но и добиться полной ответственности Рачковских и Герасимовых за их чисто уголовные преступления.»
На корректурном листке моего заявления, адресованного в «Центральный Комитет партий с.р.», я рукой сделал следующие три примечания для эсеров:
1) Прошу переслать это заявление в Ц.К. для того, чтобы после срежиссировать его вместе;
2) Ц.К. может от себя добавить в этом же листке все, что ему угодно;
3) Разумеется, это заявление не должно быть известно Азефу и тем, кто ему может о нем передать.»
Эсеры, как было потом сказано в докладе судебно-следственной Комиссии, не могли не понять, что опубликование этого заявления произвело бы потрясающее действие не только в партии, но и во всем русском обществе. Но эсеры официально не хотели принять моего последнего условия и от имени партии мне было сказано:
— Азеф и Партия — одно и тоже. У нас от Азефа нет секретов, и потому мы вам возвращаем эту прокламацию. Действуйте, как хотите».
Но в то же самое время мне было заявлено, что Ц.К. немедленно созывает суд, и я, не опубликовывая заявления, отложил его для передачи суду.
Судьями эсеры предложили выбрать Г. А. Лопатина, В. Н. Фигнер и П. А. Кропоткина. Когда они сообщили мне этот список, я сейчас же, без возражений, согласился на него. Но суд должен был состояться собственно не над Азефом по обвинению в том, что он провокатор, а надо мною за то, что я клевещу на Азефа и называю его провокатором.
По словам одного из судей, задачи суда были таковы:
— «…Предположено было заняться тем, чтобы выяснить, клеветник Бурцев или нет? И мало того, не только клеветник, но человек, который легкомысленным образом распространяет клеветнически-злостные слухи относительно одного из самых выдающихся деятелей Партии, одного из столпов ее. И вся наша задача состояла в том, чтобы определить, действительно ли это было так или нет.»
Сам Азеф заранее отказался явиться на суд. Но он все время прекрасно знал, в каком положении находится дело и со стороны старался руководить теми, кто на суде были его защитниками, и он им подсказывал аргументы для своей защиты.
Накануне суда Азеф прислал целое послание к Савинкову. После суда это письмо я целиком напечатал в 9–10 №№ «Былого». Вот из него несколько отрывков.
«Но если бы еще и можно было похерить суд над Бурцевым, то я скорее был бы против этого, чем за, но, конечно, не имел бы ничего, если бы вы там так решили это дело. Некоторые неудобства суда имеются. Я многое, указанное в твоем письме, разделяю, но не все.
Мне кажется, дорогой мой, ты слишком преувеличиваешь то впечатление, которое может получиться от того, что выложит Бурцев».