Это были первые счастливые мгновения в жизни ребенка. Горькое счастье! Но необходимое и дорогое, как глоток живительной влаги для детской души, столь рано познавшей боль и жестокость.
Весна и лето прошли сравнительно спокойно. И дома, и в школе Поль успешно работал, к удовольствию учителей и приемного отца. Мели полнилась ненавистью, но не особенно досаждала приемышу, выжидая, когда сможет совсем от него освободиться. Дени принимал худой мир в своем доме за чистую монету и надеялся, что дальше будет лучше.
В конце осени баржа вернулась на зимовку на свое место возле моста Сен-Пер, и Поля на целую неделю отпустили в семейство Биду. Можно представить себе, как радовался бедный мальчик, как был счастлив вновь оказаться в атмосфере сердечной любви и дружбы!
Марьетта выросла и похорошела. Она по-прежнему оставалась любимой названой сестренкой сироты. Дети испытывали друг к другу глубокую привязанность. Летняя разлука только усилила это чувство, и теперь, счастливые и серьезные, они строили планы на будущее.
Так прошли зима, весна, и снова настало лето. Жизнь каждого постепенно входила в какое-то русло. В существовании Поля были волнующие моменты — поездки на кладбище, уход и возвращение шаланды, распределение наград в школе, когда сияющий и гордый папа Дени надевал на головку ребенка венок и целовал его.
Мели затаила в душе черные чувства и намерения, ожидая своего часа, как кошка у норы мышонка.
Дени по-прежнему работал не покладая рук. Но художник стал попивать, в чем Мели его всячески одобряла и поддерживала, имея, конечно, какие-то свои цели.
Полю должно было исполниться десять лет. Для своего возраста мальчик был высоким и крепким, так что ему легко давали двенадцать. Это послужило для Мели поводом заявить однажды, что пора отдавать мальчишку в обучение ремеслу. Он уже достаточно поучился в школе, ест и пьет за двоих, времена теперь тяжелые, и вообще, он в семье чужой, приемыш, и нечего с ним нянчиться.
Художник был против.
— Он слишком юн, — возражал Дени. — К тому же Поль так хорошо успевает, что хотелось бы учить его дальше.
Мели снова и снова возвращалась к спорной проблеме, желая не только добиться своего, но и посмотреть, как далеко простирается ее власть, удастся ли ей сломить упрямца. Прачка всячески ублажала сожителя, была кроткой и ласковой, подносила «стаканчики», но художник не уступал, хотя временами, выпив, казалось, готов был согласиться. Поняв, что ее власть над любовником достаточно велика, злая женщина снова начала свои придирки. Жизнь мальчика с каждым днем все больше превращалась в ад. Скажи он «да», скажи «нет», сделай или не сделай, побои сыпались на него беспрестанно, само собой в отсутствие отца. Мачеха хотела сделать пребывание в доме для ребенка невыносимым и заставить его самого попроситься уехать. Она надеялась, что угрозы и оплеухи замкнут уста истязаемого, и он не посмеет жаловаться.
Но и это еще не все. В дни, когда Поль завтракал вне дома, прачка давала ему с собой плесневелый хлеб и разные отбросы, от которых ребенка тошнило. При этом она приговаривала со злой усмешкой:
— Если не нравится, иди заработай на что-нибудь получше.
И снова побои, без повода, объяснений, без устали. Однажды ведьма отбила себе о ребенка руки; не найдя палки, схватила кочергу и стала колотить мальчика по плечам и по бедрам. Полю показалось, что она сейчас убьет его, и сирота впервые дал волю своему возмущению.
— Если бы я был большой, — сказал он, — я бы… убил тебя!
— Так ты убийца! Я кормлю это ничтожество, а он убийца! — кричала разъяренная фурия.
В этот вечер Дени, как обычно, с помощью Мели сильно напился. Раскиснув от вина, художник поверил наговорам мачехи и отругал приемного сына.
— В конце концов, мой милый, — Поль впервые слышал у отца такой тон, — в конце концов, надо жить с ней в ладу. Она — моя жена, ты это знаешь, и я хочу, чтобы дома был покой.
Поль не протестовал против грязных обвинений мачехи, но удрученно сказал:
— Раз и папа Дени против меня, я хочу умереть.
В следующие дни все повторилось. Кочерга оставляла на теле ребенка синие, черные и фиолетовые пятна.
Дени, будучи постоянно «под парами», не мог устоять перед ласками, которыми его одаривала мегера, и принял ее сторону. Рано или поздно это должно было случиться.
В такой обстановке мальчиком вновь овладела мысль о самоубийстве.
Из статистики известно, что детские суициды[30] вещь нередкая. К тому же сирота, возможно, носил в себе «ген самоубийства» — ведь он был сыном покончившей с собой женщины.